— Надо идти. У нас меньше часа на обратный путь.

— Пошли.

Скоро добрались до радиолокационных станций. Защитные купола, представляющие из себя большую белую сферу, напоминающую издалека громадный снежок, были продырявлены. Рядом покоились останки автомобилей в виде ржавых каркасов.

Матвей захотел прервать долгое молчание:

— Надеюсь, Маша еще спит. Если проснётся и меня не увидит весь Лонгйир на уши поднимет на час раньше положенного.

— Ты её любишь?

Неожиданный вопрос загнал его в лёгкий ступор и он ответил не сразу, хоть и заранее знал, как ответит:

— Да.

Он заметил как уголок её рта приподнялся. До чего было приятно видеть хоть подобие улыбки на её лице.

— Когда я была маленькой, то всё думала, будто вот выросту, исполнится мне восемнадцать, и мы с тобой обязательно поженимся.

Собиратель почувствовал, как по его внутренностям растеклась жидкость, вызывающая одновременно приятное волнение и страшную неловкость.

— Признаться, я ревную тебя к ней, хоть и осознаю как это глупо.

Он остановился, заставил её обернутся к нему и положил обе руки ей на плечи.

— Послушай… — Охватившая его скованность не давала ему подобрать нужных слов. — Я люблю тебя, и всегда буду любить, но как мою маленькую сестрёнку.

— И я тебя, Матвей, — голос её хоть и звучал искренне. Потом она поцеловала его в щеку, и холодное покалывание утреннего мороза немедленно растворилось. — Давай просто не будем об этом хорошо?

— Как скажешь.

Они продолжили идти.

— Знаешь, если уж нам не суждено жениться, — она попыталась обернуть сказанное в шутку, хоть и звучало это немного неуклюже, — то тебе следует сделает это с Машей.

— Честно признаться, я подумывал об этом, когда все закончится…

— А когда это закончится? Где та самая точка?

Матвей задумался: и правда, где она, эта точка? Когда они вернутся домой? Или когда прикончат Бурова? А может, их история завершится с возвращением в их руки «Копья»? Или…

— По мне, так всему этому не будет конца, поэтому и ждать нечего, — добавила Арина. — Поэтому лучше будет пытаться жить здесь и сейчас.

* * *

Они остановились там, где все началось — у самого южного ветряка. Отсюда им открылся вид на дремлющий Лонгйир, утопающий в утренней, прозрачной дымке.

Матвей проверил часы, в запасе у них оставалось еще минут двадцать.

— Скоро все начнут просыпаться. Давай так, сначала пойдёшь ты, а я за тобой минут через десять. Лучше всего будет, если нас не заметят вместе.

— Да, но сначала лучше иди ты. Маша может проснуться немного раньше и хватиться тебя. Я пойду следом.

— Пожалуй, ты права.

Арина подошла к нему и крепко обняла, приложившись головой к груди.

— Спасибо тебе. Не знаю, чтобы я делала без тебя…

Ладонью он погладил по её волосам.

— Это будет нашим с тобой секретом.

— Хорошо.

Они перестали обниматься. Её взгляд обратился к нему, печальный и одинокий.

— Я люблю тебя, Матвей.

Его горло вновь стеснила неловкость.

— И я тебя, Ариш.

Осторожно он стал спускаться по холму.

Добравшись к гостинице незамеченным — по крайней мере он на это рассчитывал, — осторожно прошёл в коридор, поднялся на третий этажа и тихо подобрался к двери своего номера. Приоткрыл двери и осторожно подглядел. Маша тихо спала на боку, отвернувшись к стене. У Матвея камень с души упал — его отсутствие осталось незамеченным.

Тихо заперев за собой он вновь вышел в коридор и пошёл в сторону лестничного пролёта. Поднялся на этаж выше и направился к номеру теперь уже покойника. Когда коснулся дверной ручки услышал за стеной приглушённые разговоры, соседи напротив просыпались. Он вставил ключ в замочную скважину, осторожно его повернул и оказался внутри.

Комнатка не представляла из себя ничего особенного: старая кровать, облезлые обои, пара тумбочек и встроенный в стену экран неработающего телевизора. Одним словом, этот номер почти не отличался от его собственного за исключением письменного стола, поставленного не в углу, а у самого окна.

Подойдя к нему, Матвей обратил внимание, что вид из окна как раз выходил на место, где некогда тренировалась Арина.

Он выдвинул пару ящиков и нашел записные книжки. Открыл одну и увидел исписанные карандашом страницы на норвежском с датами. Каракули казались ему нечитаемыми, даже носитель языка, кажется, не справился бы с их прочтением. И все же он положил находку в карман, собираясь её при первом же удобном случае сжечь. Мало ли что там может быть написано…

Открыл следующий ящик. Внутри