Гоголь позабыл вдруг о своей хандре, о накатившей суровой зиме и о прошедших тяжких «выбранных» бедствиях, его как подменили!

Нашему поэту вдруг стало так тепло в суровом Отечестве, скованном, как и положено, трескучими зимними холодами. Но с чего это вдруг он стал одеваться так легко и щеголевато, отчего приобрёл бодрость, отчего повеселел?

Воздерживаясь от собственных домыслов, предоставлю слово не кому-нибудь, а Шенроку, ведь как не относись к его «сухости и скептицизму», но его исследование – один из важных источников.

«По возвращении на родину Гоголь тотчас же возобновил прежние отношения с Виельгорскими, – замечает Шенрок. – Анна Михайловна в это время предавалась с увлечением занятиям русским языком и литературой. Живо сознавая недостаток национального элемента в своем образовании, она хотела во что бы то ни стало пополнить его в средних годах. Ей неловко и совестно было за промахи в своих письмах против правил русского языка и правописания, и она решилась преодолеть все трудности, чтобы избегнуть этих практических неудобств. Но стремления её шли глубже: под влиянием Гоголя она задумала сделаться русской душою. К этому намерению, узнав о нем, Гоголь отнесся с горячим сочувствием: самые интересные письма его к Виельгорским относятся к этому глубоко интересовавшему его вопросу. Видно, что Гоголь много думал о нём и теперь для него представился случай высказать свои убеждения. Обстоятельства, по-видимому, благоприятствовали плану Анны Михайловны: Соллогуб, воодушевленный желанием помочь ей, принял на себя руководство «русскими занятиями» и своей жены и её свояченицы – Анны Михайловны. Как всегда и во всём, он сначала горячо взялся за дело и добросовестно приготовлялся к лекциям, предполагая даже со временем обработать их и составить полный курс. Со своей стороны Гоголь собирался приехать из Москвы и начать лекции с беседы о «Мёртвых душах». «Напишите, – просил он, – как распоряжается мой адъюнкт-профессор (т. е., конечно, Соллогуб) и в каком порядке подает вам блюда. Я очень уверен, что он вам скажет очень много хорошего и нужного, и в то же время уверен, что и мне останется место вставить в свою речь и прибавить что-нибудь такого, что̀ он позабудет сказать. Это зависит не от того, чтобы я больше его был начитан и умен, но от того, что всякий сколько-нибудь талантливый человек имеет своё оригинальное, собственно ему принадлежащее чутьё, вследствие которого он видит целую сторону, другим не примеченную» [369].

Заботы Гоголя об Анне Михайловне были весьма разносторонни, начиная с попечений о её здоровье. («Ради Бога не сидите на месте более полутора часа, не наклоняйтесь, ваша грудь слаба. Не танцуйте вовсе, особенно бешеных танцев».) Зная, что Анна Михайловна любит рисовать, Гоголь советует ей употребить свою кисть на прославление Божие и изображение ликов святых угодников. Услышав о желании Виельгорских заняться ботаникой, Гоголь собирает сочинения по флоре и высылает их в виде подарка. Он же рекомендует книги для чтения и изучения, причём особенно указывает на произведения нашей старинной литературы [370].

Однажды, например, Гоголь пишет: «Помните, что вы должны сделаться русскою по душе, а не по имени. Кстати: не позабудьте же, что вы мне обещали всякий раз, когда встретите Даля, заставить его рассказывать о быте крестьян в разных губерниях России. Когда случится вам видеть Плетнёва, не забывайте его расспрашивать о всех русских литераторах, с которыми он в сношениях. Это люди более русские, нежели люди других сословий, и потому вы необходимо узнаете важное такое, что объяснит вам ещё удовлетворительнее русского человека» [371].

Описывая развитие отношений Анны Михайловны и Николая Васильевича, происходившее в данный период, Шенрок далее сообщает:

«Гоголь иногда вызывал упреки в редком писании и со стороны Анны Михайловны Виельгорской, притом Гоголь как бы роднился с нею душой, затрагивая в своих письмах именно те самые вопросы и предметы, которым придавал первостепенное значение и на которые преимущественно была устремлена его мысль. Как в разгаре мистицизма он искал отголоска в Смирновой, так теперь в его поисках за изучением русского человека в оставшихся от него старинных памятниках и в его настоящем быте, насколько последний может быть изучен в толковых путешествиях, – в этих новых изучениях он надеялся найти сочувствующую душу в молодой Виельгорской. Еще в конце 1848 г. он писал Плетнёву: «Соображаю, думаю и обдумываю второй том «Мёртвых душ». Читаю преимущественно то, где слышится сильней присутствие русского духа. Прежде чем примусь серьёзно за перо, хочу назвучаться русскими звуками и речью». Как мы видели, этот же интерес к России и всему русскому Гоголь старался усиленно поддерживать в своей наиболее интимной корреспондентке в данное время. Несмотря на холодность со стороны Смирновой к его призыву помочь Анне Михайловне в стремлении сделаться русской, Гоголь и Виельгорской советовал: «Если будете видеться с Александрой Осиповной, говорите с ней только России. Она также может вам назвать многих замечательных людей, с которыми разговор не бесполезен» [372].

«Тут-то, по-видимому, и явилось у Гоголя желание видеть Анну Михайловну своей женой, – замечает Шенрок. – Давая ей советы и наставления, касающиеся русской литературы, он начинает в то же время затрагивать вопросы, относящиеся к разным сторонам жизни. Он советует ей не танцевать, не вести праздных разговоров, откровенно высказывает ей, что она нехороша собой, что ей не следует искать избранника в большом свете посреди пустоты всех видов и пр.; напоминает ей, что она «искала душу, способную отвечать ей, думала найти человека, с которым об руку хотела пройти жизнь, и нашла мелочность и пошлость». В свою очередь исполненные задушевного участия расспросы Анны Михайловны о здоровье Гоголя, об успехе его литературных занятий поддерживали в нем надежду на взаимность. В переписке затрагивался вопрос о призвании целой жизни и о том, как ею воспользоваться и на что себя посвятить. «У вас цель в жизни, любезный Николай Васильевич. Она вас совершенно удовлетворяет и занимает всё ваше время, а какую цель мне выбрать?» – спрашивала однажды Анна Михайловна. Одним словом, отношения её к Гоголю незаметно перешли черту обыкновенной дружбы и сделались чрезвычайно интимными» [373].

Глава девятнадцатая. Гоголь решился

Переписка Гоголя с графиней Анной свидетельствует о том, что Гоголь в данный момент обретался в таком душевном состоянии, которое нередко обусловливает возникновение нового мотива в душе человека и обещает то чудо, которое не может прозвучать соло, для которого необходим дуэт. Гоголю нужен был ответ, настоящий ответ, и если бы он последовал, то жизнь и судьба его могли бы кардинально измениться, а может, и преобразиться. И эта сенсация, это событие (которым могла бы стать свадьба Гоголя