и у большинства врачей Национальной системы здравоохранения, у меня нет частной практики как таковой. Эта ситуация очень сильно отличается от ситуации в США, где большинство психиатров и психотерапевтов являются единственными владельцами собственного врачебного бизнеса, который может быть аффилирован с больницей или какой-то другой медицинской организацией. Нам, работающим в рамках Национальной системы здравоохранения Британии, не запрещено принимать пациентов в частном порядке, но количество рабочих часов, уделяемых этому занятию, ограниченно. Лично я предпочитаю работать в системе, финансируемой государством, помогая тем, у кого нет денег на оплату частных медицинских услуг.

И вот однажды у меня появился новый частный пациент. Он был семейным врачом и работал в расположенном неподалеку городке. Ему меня порекомендовал один мой коллега, и он же попросил ему помочь. Я согласилась встретиться с потенциальным клиентом. Если я берусь за работу с частным пациентом, то, как правило, это кто-то из моих коллег, медиков. Это связано с тем, что им бывает трудно получить доступ к квалифицированной медицинской помощи, – по причинам, о которых я расскажу далее. Я сразу прямо говорю им, что не занимаюсь длительной психотерапией. Все, что я могу – это оценить их состояние и провести короткий курс сеансов, а затем, если в этом будет необходимость, направить их к кому-то другому. Я выбрала именно такую схему, потому что привыкла четко разграничивать работу и свободное время. Как я уже отмечала, мне всегда импонировали лечебные учреждения со строгим режимом содержания, поскольку, работая там, я всегда могла провести четкую грань между профессиональной деятельностью и частной жизнью. Это позволяло мне в конце каждого дня прекращать думать о рабочих проблемах, забывая о них до следующего утра. Если потенциальный пациент соглашается на короткий курс психотерапии, я провожу несколько сеансов, и зачастую этого бывает достаточно. Как сказал один хирург, который пришел ко мне с жалобами на то, что у него в сознании творится «полный кавардак», ему оказалось достаточно провести со мной всего несколько часов, чтобы «очистить голову».

В то утро я услышала Дэвида раньше, чем его увидела. Окно моего кабинета выходит на автомобильную парковку. Я сидела за столом и ждала прихода пациента, когда вдруг резкий звук захлопнувшейся автомобильной дверцы заставил меня вздрогнуть. Затем я услышала шорох торопливых шагов по гравию. До меня донесся мужской голос – приехавший явно заканчивал телефонный разговор, причем, судя по всему, неприятный. Еще через несколько мгновений я услышала все тот же приглушенный голос, раздающийся где-то в районе стойки секретаря. По тембру это был баритон – такие голоса, как мне кажется, часто бывают у певцов и военных. «В этом нет необходимости, она меня ожидает», – прозвучало где-то уже совсем близко, и тут же последовал стук в дверь – три быстрых, отчетливых удара согнутым пальцем по филенке. Посетитель стремительно вошел – так быстро, что я даже не успела встать со стула.

– Дэвид Экс, – представился он и протянул руку для пожатия.

Это был некрупный мужчина, но мне показалось, что, войдя, он заполнил собой все пространство кабинета. Рукопожатие у него оказалось крепким, а улыбка профессиональной – она никак не отразилась в его глазах. Одежда посетителя свидетельствовала о том, что он уделял немало внимания своему внешнему виду: на нем была белоснежная рубашка, из нагрудного кармана щегольского темно-синего блейзера торчал уголок шелкового носового платка с рисунком. Над высоким лбом курчавилась шапка густых темных волос с проседью. Голова казалась слишком большой для относительно небольшого тела. Двойное значение словосочетания «большая голова»[88] дошло до меня несколько позднее. Я долго размышляла, было ли первое впечатление о Дэвиде моей реакцией на то, что в манерах посетителя, когда он представлялся мне во время нашего знакомства, я уловила какой-то оттенок чрезмерной самоуверенности.

– Что привело вас сюда? – спросила я и, взяв в руки блокнот и ручку, добавила: – Я буду делать для себя кое-какие заметки, чтобы не забыть что-нибудь важное. Вы не против?

Посетитель махнул рукой, давая понять, что он не только не возражает, но и считает сам вопрос неуместным. Он ведь тоже был врачом и знал, как ведут прием.

– Что именно написал Жиль в сопроводительных бумагах? – поинтересовался он.

Я почувствовала в его тоне антипатию. Возможно, ее причиной было то, что посетитель чувствовал себя некомфортно, переместившись из кресла врача в кресло пациента – а может, его действительно беспокоило, что именно мог рассказать мне его лечащий врач. Первые минуты общения с новым пациентом всегда полны важных сигналов и индикаторов, и бывает очень обидно из-за того, что зачастую для их оперативного анализа просто нет времени. Я сообщила посетителю, что его лечащий врач упомянул о депрессии. Дэвид отрицательно покачал головой и сказал:

– Нет, я бы не назвал это депрессией. Дело вообще-то не в моем настроении, а в том, что я плохо сплю. Собственно, все очень просто: у меня проблемы со сном, а селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (тут мой гость предпочел научное название одной из разновидностей антидепрессантов), которые он мне прописал, не дали никакого эффекта.

Я поинтересовалась, давно ли у него возникла проблема, с которой он ко мне обратился. Несколько месяцев назад, ответил он и тут же добавил: «А может, с год». Я насторожилась, хотя внешне никак этого не проявила. Год – довольно долгий период недосыпания, и я подумала, что проблема Дэвида может оказаться сложной.

– В сопроводительных бумагах также что-то говорится о проблемах на работе. Это связано с недостатком сна?

Дэвид на мгновение замер с недоумевающим видом, а затем, к моему удивлению, рассмеялся суховатым, хриплым смехом.

– Ну да, ведь ему нужно было что-то написать, верно?

Посетитель посмотрел на меня так, словно увидел впервые с момента своего прихода.

– Я попросил Жиля направить меня именно к вам, доктор Эдсхед. Как-то раз я услышал вас по радио, когда ехал в город. Вы известная личность, не так ли?

В прежние годы я одно время читала публичные лекции – в основном о работе с убийцами. В результате, поскольку я была знакома с некоторыми работниками СМИ, меня время от времени стали приглашать на передачи, посвященные работе экспертов-криминалистов. Я ничего не имею против таких вещей, но это следует считать неожиданным «побочным эффектом» моей основной работы – я вовсе не стремилась и не стремлюсь к пиару в средствах массовой информации.

Последний комментарий Дэвида не требовал ответа. Но раз уж он счел необходимым сказать нечто подобное, значит, видимо, нервничал и потому пытался в мягкой форме польстить мне, чтобы наладить со мной контакт. У меня также мелькнула мысль, что, может быть, для