но, вместо того чтоб ударить с быстротой на австразийцев, он удовольствовался только тем, что показал им свое войско и вступил с ними в переговоры, надеясь принудить их к отступлению без боя. Годевин и его сподвижники отвечали, что они пришли сразиться, однако бились плохо, и Хильперик, впервые победивший, весело вступил в столицу своего королевства[155].

Радость эта была для него кратковременна, и важные помыслы вскоре навели на него беспокойство и заботы. Ему пришло на ум, что покушение австразийцев на Суассон было последствием заговора, составленного кознями Брунгильды, что Меровиг знал это, сам был в нем участником, и что его покорный и искренний вид был только лицемерной личиной[156]. Фредегонда воспользовалась случаем перетолковать своими коварными внушениями безрассудное поведение юноши. Она приписывала ему обширные замыслы, к которым он не был способен, намерение свергнуть отца и царствовать над всей Галлией с женщиной, соединившейся с ним кровосмесительным браком. По милости этих хитрых наветов подозрения и недоверчивость короля возросли до того, что обратились в какой-то панический страх. Вообразив, что жизни его угрожает опасность от присутствия сына, Хильперик велел отнять у него оружие и не выпускать из виду, пока не будет принято окончательное насчет его решение[157].

Через несколько дней после того прибыло к Хильперику посольство, отправленное владетелями, управлявшими Австразией именем юного короля Гильдеберта, с поручением отречься от покушения Годевина, как от частного военного набега. Король обнаружил столько миролюбия и благорасположения к племяннику, что послы осмелились к извинениям своим присовокупить просьбу, успех которой был весьма сомнителен, а именно: об освобождении Брунгильды и обеих дочерей ее. При других обстоятельствах Хильперик остерегся бы выпустить, по первому прошению, врага, попавшегося в его руки; но теперь, сообразив, что жена Меровига может наделать беспорядков в его королевстве, и пользуясь случаем добровольно исполнить благоразумное дело, он без труда согласился на все, чего у него просили[158].

Воспитание детей Хлодвига. С картины Л. Альма-Тадемы, 1861 г.

Брунгильда, узнав о такой неожиданной отмене приказаний, удерживавших ее в заключении, поспешила оставить Руан и Нейстрию так быстро, как будто земля расступилась под нею. Опасаясь малейшего замедления, она ускорила дорожные сборы и даже решилась уехать, не взяв с собой пожитков, которые, несмотря на значительное их сокращение, все еще имели большую цену. Несколько тысяч золотых монет и множество узлов с драгоценными каменьями и богатыми тканями было передано, по ее приказанию, епископу Претекстату, который, приняв залог, вторично и еще более, нежели в первый раз, запутал себя из любви к крестнику своему Меровигу[159]. Покинув Руан, мать Гильдеберта II заехала в Мо взять обеих дочерей своих, и потом, минуя Суассон, направилась в Австразию, куда и прибыла благополучно. Ее приезд, ожидавшийся там с нетерпением, вскоре произвел большие смуты, возбудив зависть могущественных и честолюбивых вождей, хотевших остаться единственными попечителями молодого короля.

Отъезд Брунгильды не положил конца ни недоверчивости короля, ни строгим его мерам относительно старшего сына. Меровиг, лишенный оружия и военной перевязи, что, по обычаям германским считалось гражданским позором, по-прежнему содержался под надежной стражей. Едва оправившись от волнения, причиненного ему рядом таких неожиданных происшествий, король снова обратился к любимому своему проекту завоевания пяти городов Аквитании, из которых только один, а именно Тур, был в его власти. Не имея на этот раз возможности выбирать того или другого из двух сыновей своих, он, несмотря на прежнюю неудачу Хлодвига, поручил ему начальство над новым походом. Юный принц имел приказание двинуться на Пуатье и навербовать сколько возможно людей в Турени и в Анжу[160]. Собрав небольшое войско, он без сопротивления овладел городом Пуатье и соединился там с силами более значительными, которые были приведены к нему с юга знатным воеводой галльского происхождения, по имени Дезидерием.

То был муж высокого рода, владетель обширных поместий в окрестностях Альби, беспокойный и необузданно честолюбивый, как и все в то время, но возвышавшийся над совместниками своими из варваров некоторую обширностью видов и порядочными военными дарованиями. Будучи правителем округа, пограничного с враждебными для галло-франков готами, он был страшен этому народу и приобрел подвигами своими большую славу и значение между южными галлами[161]. Многочисленное и исправно вооруженное войско, пришедшее, под его предводительством, соединиться с нейстрийской дружиной, было следствием такого влияния, и лишь только оба войска сошлись в одно, как Дезидерий принял над ним начальство. Считая слишком ничтожным забирать поодиночке четыре города, лежавшие так далеко один от другого, он, как человек предприимчивый и дальновидный, замыслил завоевать всю страну между Луарой, Океаном, Пиренеями и Севеннами. Так как при исполнении этого плана не делалось никакого различия между городами, зависевшими от Австразии и подвластными королевству Гонтрана, то Дезидерий не пощадил последних и начал с того, что овладел городом Сентом, открывшим ему путь на Бордо[162].

Узнав о таком вовсе неожиданном нападении, король Гонтран вторично вышел из своего обыкновенного бездействия и немедленно выслал значительные силы, под предводительством знаменитого Эония Муммола, прованского патриция, считавшегося тогда во всей Галлии непобедимым. Муммол быстрыми переходами двинулся через Овернскую равнину, вступил в окрестности Лиможа и принудил Дезидерия оставить западные области и идти к нему навстречу[163]. Вскоре оба войска, предводимые галльскими вождями, сошлись друг с другом. Между ними произошла правильная битва, одна из тех, каких не видели в Галлии, с тех пор как римская тактика уступила место наездам и стычкам, единственному образу войны, который понимали варвары. Победа сильно колебалась, но осталась, как и всегда, за Муммолом, принудившим своего противника, после страшного кровопролития, к отступлению. Хроники говорят, что с одной стороны было пять, а с другой – двадцать четыре тысячи убитых; этому трудно поверить; но такое преувеличение показывает, до какой степени было поражено воображение современников.

Видя совершенное уничтожение нейстрийской армии, Муммол возвратился, потому ли, что имел на то приказания, или потому, что счел свое поручение исполненным[164]. Хотя он одержал верх, однако возымел высокое уважение к искусству человека, с которым померился; такое мнение способствовало впоследствии времени к сближению их в деле, имевшем целью ни более ни менее как основание в Галлии нового королевства. Вскоре Дезидерий снова явился с многочисленным войском и при помощи усердия соотечественников и личного своего влияния на умы галло-римлян возобновил военные действия с успехом, которому не встречалось более препятствий. Чрез пять лет все города от Дакса до Пуатье и от Альби до Лиможа принадлежали королю нейстрийскому, и римлянин, виновник этого завоевания, поселившись в Тулузе, древней столице визиготов, украшен