нескольких милях оттуда Турне, осажденный австразийским войском, был театром сцен совсем иного рода. Хильперик, насколько доступно было его грубой организации предаваться душевным страданиям, чувствовал горесть короля, всеми покинутого и низложенного, Фредегонда, в волнениях от страха и отчаяния, приходила как дикий зверь в бешенство. Во время приезда в Турне она была беременна и почти на сносях, вскоре потом, посреди тревог осады и опасений смерти, одолевавших ее денно и нощно, она родила сына. В первую минуту, по неимению присмотра и пищи, она хотела бросить и сгубить ребенка, которого считала новой причиной опасности; но то было лишь мгновенной мыслью, и материнский инстинкт превозмог. Новорожденный был окрещен и восприят от купели епископом города Турне, причем, вопреки франкским обычаям, получил чуждое германскому языку имя Самсона, которое родители его, бедствуя, избрали в предзнаменование своего освобождения.

Считая положение свое почти безнадежным, король ждал развязки с каким-то бесстрастием; но королева, не столь вялая духом, придумывала тысячу различных средств, составляла проекты для бегства и, осматриваясь кругом, стерегла малейший луч надежды. Между воинами, пришедшими в Турне делить участь своего государя, она заметила двух, которые лицом и речами обнаруживали глубокое сочувствие и преданность: то было двое юношей, родом из Теруанской области, происхождением франки, склонные к тому фанатическому самоотвержению, которым так тщеславились вассалы Средних веков. Для привлечения этих двух воинов Фредегонда употребила все свое искусство, все обаяния своего сана: она призвала их к себе, говорила о своем злополучии и безнадежности, отуманила головы их хмельными напитками и, когда уверилась, что они словно обморочены, стала убеждать их отправиться в Витри и умертвить короля Сигеберта. Молодые воины обещали исполнить все, что бы ни приказала им королева; тогда, вручив каждому из них по длинному ножу, или, как называли их франки, скрамасаксы, лезвие их, для большей предосторожности, она напоила ядом[132]. «Идите, – сказала она им, – и если воротитесь живы, я осыплю почестями и вас и потомство ваше; если же падете, то во все святые места раздам за вас милостыню».

Юноши вышли из Турне и, выдав себя за беглецов, прошли сквозь австразийское войско и направились по дороге, ведшей к королевскому поместью Витри. Когда они прибыли, во всех палатах раздавалось еще веселие пиров и празднеств. Они объявили, что пришли из Нейстрийского королевства поклониться королю Сигеберту и говорить с ним. В эти первые дни царствования Сигеберт старался быть приветливым и принимал всякого, кто требовал от него суда или защиты. Нейстрийцы просили свидания наедине и были без труда к тому допущены; ножи, заткнутые за поясом, не возбудили ни малейшего подозрения, потому что составляли принадлежность германской одежды. Пока король слушал их благосклонно, одного с одной, а другого с другой стороны, они разом выхватили свои скрамасаксы и в то же время нанесли ему два удара в бока. Сигеберт вскрикнул и упал мертвый. На этот крик вбежали с обнаженными мечами королевский окольничий (camerier) Гарегизель, и один гот, по имени Сигила; первый был убит, а второй ранен убийцами, оборонявшимися с исступленной яростью. Но вслед за тем подоспели другие вооруженные воины, комната наполнилась народом, и оба нейстрийца, окруженные со всех сторон, пали в неравном бою[133].

Рукоять меча эпохи Меровингов (деревянные детали являются современной реконструкцией)

Узнав об этом происшествии, австразийцы, осаждавшие Турне, поспешно снялись и пошли обратно в свою землю. Каждый из них нетерпеливо желал узнать, что происходит у него дома, потому что неожиданная смерть короля должна была возбудить в Австразии тьму беспорядков, насилий и грабежей. Таким образом, эта страшная и многочисленная армия потекла обратно к Рейну, оставив Хильперика без неприятеля и дав ему свободу двинуться куда угодно.

Избежав почти несомненной смерти, он покинул Турне, дабы сперва вступить во владение своим королевством. Поместье Витри, свидетель стольких событий, было местом, куда он прежде всего отправился. Он не нашел уже там блистательного сборища нейстрийцев; все они возвратились к своим занятиям; только несколько австразийских слуг стерегли тело Сигеберта. Хильперик увидел труп этот без угрызений совести и без вражды и пожелал, чтобы похороны брата были достойны королевского сана. По его приказанию Сигеберт был облечен, по германскому обычаю, в драгоценные одежды и оружие и великолепно погребен в деревне Ламбр на Скарпе[134].

Такова была развязка этой длинной драмы, начавшейся убийством и окончившейся тем же, – настоящей трагедии, в которой есть все: и страсти, и характеры, и суровый рок, составлявший душу древней трагедии и придающий событиям действительной жизни высокое величие поэзии. Нигде не видна так ясно печать непреодолимой судьбы, как в истории меровингской династии. Эти потомки полудиких завоевателей, наследовавшие понятия своих отцов, среди наслаждений роскоши и искушений власти не знали страстям и желаниям своим ни меры, ни пределов. Тщетно люди, более их опытные в делах мира и поступках жизни, возвышали голос свой, склоняя их к умеренности и благоразумию; они не внимали ни чему и губили себя по невежеству. И тогда говорили: «Перст Божий на них». Таково христианское изречение; но, видя, как слепо увлекались они потоком своих грубых побуждений и беспорядочных страстей, подобно лодке, уносимой течением, можно было, даже не быв пророком, угадать и предсказать конец, ожидавший почти всех их.

Однажды, когда семейство Хильперика, восстановленное в своем величии, жило в бренских хоромах, два галльских епископа, Сальвий Альбийский и Григорий Турский, прогуливались вдвоем вокруг дворца после аудиенции. Среди беседы, как бы пораженный внезапной мыслью, Сальвий вдруг прервал разговор и сказал Григорию: «Не видишь ли чего над кровлей этого здания?» – «Вижу, – отвечал турский епископ, – новый терем, выстроенный королем». – «И больше ничего не замечаешь?» – «Ничего, – возразил Григорий, – если ты усмотрел нечто, скажи мне, что такое?» Епископ Сальвий глубоко вздохнул и сказал: «Я вижу меч гнева Божьего, висящий над этим домом»[135]. Через пять лет король нейстрийский погиб жестокой смертью.

Рассказ третий

История Меровига, второго сына короля Хильперика (575–578)

После отъезда короля Сигеберта Брунгильда осталась одна в Париже. Честолюбивые надежды ее с каждым днем возрастали, она уже считала себя нейстрийской королевой и властительницей судьбы своих неприятелей, как вдруг узнала о смерти Сигеберта, событии, которое с самой высокой точки счастья внезапно низвергло ее в крайнюю и неминуемую опасность. Хильперик, победив благодаря братоубийству, шел на Париж с намерением захватить семейство и сокровища своего брата. К нему возвращались не только все без исключения нейстрийцы, но даже начинали приставать главнейшие из австразийцев, и, встречая его на пути, клялись ему