что это были переселенцы с Урала, Поволжья, а также жители северо-западных регионов – карелы, ижора. Вероятно, причиной их смерти стали либо эпидемия, либо обморожение, поскольку захоронение было единовременным.

Планировалось, что на этом участке будет построен многофункциональный центр с апарт-отелем, офисами и торговыми площадями, но после обнаружения захоронений это решение было пересмотрено. На данный момент администрация города обсуждает вариант организации здесь сквера.

Какими тяжелыми ни были условия, город продолжал строиться и расти, а вместе с этим увеличивалось и количество его жителей. Если в первой трети XVIII века численность населения Санкт-Петербурга составляла 20–30 тысяч человек, то к началу XIX века она превышала уже цифру в 200 тысяч, в 60-х годах XIX века – более 500 тысяч, а к началу XX века число петербуржцев перевалило за миллион.

Стремительная урбанизация приводила к увеличению доли рабоче-крестьянского населения, что вызывало обеспокоенность со стороны властей: администрация Санкт-Петербурга начала переживать насчет возможного роста городской преступности. Хотя многие исследователи сходятся во мнении, что рост городов не ведет к таким последствиям, разве что косвенно: из-за нищеты, безработицы и других факторов жизнеобеспечения граждан, в первую очередь условий проживания.

Петербург всегда был городом приезжих. С самого его основания северную столицу населяли выходцы из разных регионов страны, а кроме того, здесь всегда существовали иностранные слободы: немецкая, финская, шведская… Если в первой трети XVIII века в город свозили крестьян по указу Петра Первого для участия в строительстве, то в XIX веке многие направлялись сюда уже добровольно. Начиная с середины XIX века, особенно после отмены крепостного права 1861 года, в Петербург на заработки стали съезжаться со всех уголков России.

Основную долю жителей Санкт-Петербурга составляли крестьяне. Они объединялись в целые сообщества, или артели. Крестьяне из Ярославля контролировали торговлю и трактиры, выходцы из Костромы – строительство, из Твери – сапожные мастерские. Деревенских мальчиков, только переехавших в столицу, отправляли сначала к односельчанам, чтобы те занимались мелкими поручениями. Позже эти мальчики продвигались по служебной лестнице в своем сообществе: сперва к приказчику, затем к старшему приказчику. При большом везении и выдающихся способностях через некоторое время они могли позволить себе открыть собственную лавку. Крестьяне в свою очередь становились мещанами, а мещане – купцами, таким образом у приезжих был шанс стать независимыми предпринимателями. Так появились ставшие впоследствии знаменитыми купеческие семьи Елисеевых, Палкиных, Глазуновых…

Покидая родную деревню, крестьяне получали паспорта, но они имели ограниченный срок действия: как правило, полгода, по истечении которого нужно было возвращаться домой и продлевать его. Такая система была довольно накладной для многих: нужны были средства на дорогу и погашение долгов по подушной подати. К тому же из-за этого крестьяне теряли время, в которое могли бы зарабатывать. По этой причине многие из уехавших становились беспаспортными нелегалами. Прописаться открыто они уже не могли и селились там, где это было возможно сделать в обход закона.

Были и те, кто не выдерживал городской жизни и возвращался на родину. Многих одолевала тоска по дому: чаще всего крестьян в город отправляли совсем мальчиками, для которых смена места жительства была ужасным стрессом. Об этом говорится в рассказе А. П. Чехова «Ванька» – в сцене, где мальчик пишет в письме на деревню дедушке:

«Дедушка милый, нету никакой возможности, только смерть одна. Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, морозов боюсь».

А в газетах можно было встретить много печальных заметок:

«В Виленском «Вестнике» сообщают следующий крайне печальный случай самоубийства десятилетнего крестьянского ребенка, повесившегося, как по всему видно, от тоски по семье, по своей родной деревне».

Газета «Петербургский листок» от 21 марта (2 апреля) 1878 года

Да и не только детям Петербург казался чем-то пугающим после родной деревни. Вот как описывает Гоголь впечатления от города кузнеца Вакулы, прибывшего в Петербург за черевичками, в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»: «Боже мой! стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон; домы росли и будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками, и огромные тени их мелькали по стенам, досягая головой труб и крыш»[12].

Жилье многие приезжие снимали в доходных домах. Их строили специально под сдачу комнат и квартир внаем для получения дохода – так они и получили свое название. Во второй половине XIX века количество таких строений резко возросло. Доходные дома занимали целые районы как в центре города, так и на его окраинах. Только по одному фасаду можно было понять, насколько дорогое жилье сдается в конкретном доме: чем пышнее было их оформление, тем выше стоимость апартаментов внутри.

Имелись разграничения по ценам на квартиры и в зависимости от этажей, на которых они располагались: чем выше в доме находилась комната или квартира, тем дешевле стоило проживание. Причина была простой: в те времена не существовало лифтов, поэтому добираться до верхних этажей было непросто. Первый лифт появился в доходном доме купцов Елисеевых на Фонтанке, построенном в 1890 году. Так, например, описывает Ф. М. Достоевский жилище героя романа «Преступление и наказание» Родиона Раскольникова: «Каморка его приходилась под самой кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру»[13].

Фото А. Евстафьева

Несмотря на резкое увеличение количества доходных домов во второй половине XIX века, качество жизни в них долгое время оставляло желать лучшего. И без того густо заселенные дома дополнялись флигелями, мансардами, пристроенными корпусами – плотность застройки позволяла сдавать больше жилья, дома росли не только ввысь, но и «вглубь» – так и стали появляться знаменитые петербургские дворы-колодцы. Вот как описывает один из корреспондентов газеты «Голос» состояние жилья в Санкт-Петербурге в то время:

«Каждый день воздвигаются новые дома или переделываются старые, и кто не побывал в столице два или три года, тот может быть почти уверен, что на каждой из главных улиц он наткнется на новые, незнакомые ему фасады, с разными выкрутасами и карнизами… К сожалению, в большей части случаев, все и ограничивается фасадами… В домах с мансардированными крышами и кариатидами, черные лестницы, сплошь да рядом, ничем не отличаются от черных лестниц домов, построенных лет пятьдесят или сорок назад, о правильной вентиляции нет помину; клозеты составляют исключение и роскошь; на дворах не принято никаких мер для соблюдения чистоты и уничтожения зловония от помойных ям; отопление везде устроено по допотопной системе и т. п. Всюду заметно или полное незнание современных улучшений в архитектурном деле, или полное пренебрежение к комфорту, удобствам и гигиеническим требованиям».

Газета «Голос»