— Стал бы я скрывать жену от владыки, если бы снял крест? Скорее, это сблизило бы нас.

— О царевич, — принц посмотрел уже с мягкой иронией. — Вы такой оратор, что дочь моей земли могла оступиться и перейти в элланскую веру.

— Мы тайно венчались?

— Я склоняюсь так подумать.

Флавий неслышно сглотнул, осторожно сужая словесные нити вокруг обвинений.

— Согласно моей вере, я могу иметь лишь одну жену. Вы ее нашли?

О, разумеется не нашли — заложник исхитрился провернуть все скрытно. На крайний случай к путешествию подготовили несколько тассирок из тех, кто мог встречаться ему за годы плена — они скажут все, что требуется, но глубину этих знаний посол пока проявлять не должен.

— Такой алмаз не укроется от владыки, — проговорил он с некоторой размытостью.

— Не нашли! — уверенно воскликнул Флавий, и такой вывод был очевиден даже императору.

Царевич не дал принцу снова начать свои южные обороты, объявив с почти наивной радостью:

— Так что, если я просто солгал?

Смутное предчувствие намекнуло, что у посла найдется на это весомый довод.

— Вы! Лгать друзьям вашего отца и владыки! — с пафосом возмутился Селим, воздевая руки в перстнях к потолку. — Я плюну в очи тому, кто посмеет обвинить вас в этом.

«Ты точно держишь за пазухой что-то еще!» — против ожидания, Флавий ощущал уже охотничий азарт.

— Полно вам, принц! — голос его все более крепчал и облекся даже внешним благодушием. — Слова так часто не способны отразить того, что лежит на сердце! Я был, возможно, раздосадован своим положением и неудачно пошутил?

Селим улыбнулся сочувственно.

— Едва ли, о царевич, — возразил он. — За кофе у владыки гости обычно не лгут.

Зелье, развязавшее язык! Пара капель в кофе — и вся встреча прошла для царевича словно под хмелем, вот почему выплывала так смутно! Чудо, что пленник тогда извернулся и не выдал своей тайны чужакам.

Полагая, что топит Флавия, тассирец почти обнародовал этот сомнительный политический ход.

Царевич несколько мгновений унимал свой пыл и пересчитывал каждое намеченное движение. Расклад еще выглядит прежним, но теперь молодой посол оказался в его руках.

— Меня опоили «зельем истины»?

Он подчеркнул эту мысль, возмутительную для союзников, но спасительную для него — и сделал несколько задумчивых шагов к окну, обходя Селима справа.

— Разве я говорил о зелье? Кофе очень располагает, — нес положенную чепуху посол, но эти слова ничего не значили. Он остался наблюдать молчание императора — а нужно заставить его отвернуться.

— Абсолютно искренний под вашим ядом, я поклялся, что верен венчанной жене и ее родине? — медленно продолжал Флавий, оказавшись почти за Селимом.

«Он воспитан при тассирском дворе и ни за что не повернется спиной к владыке, — сознавал внутренний Флавий. — А должен, хотя бы на миг!»

Вызрело время открыться. Однако, весть огорошит не только посла — если император дернет хотя бы бровью, Селим сегодня же отпишет отцу: «Старый шакал потерял нюх и не знает, что творят щенки у него под носом». О, нет! Сесть в лужу должен только сам посол.

— В доверительной беседе вы сказали именно так, — подтвердил южанин.

Еще пара шагов за спину того, кто считает себя обвинителем.

— Что ж! Это правда! — подытожил раскаянно Флавий. — У меня есть жена, и я всегда буду действовать в интересах той страны, откуда она родом.

Тон этого признания вдруг с холодной ясностью открыл Селиму, что он проиграл, хотя и не понял причины.

— Дочери тассира пленяют больше, чем бастионы, не так ли? — бросил он, бешено пересчитывая про себя, где они ошиблись.

И тут Царевич позволил себе почти грубый хохот — здесь, в кабинете владыки, обвиненный во всех грехах! От внезапного смеха Селим дрогнул и оглянулся на безумца.

— Моя жена — ладийская дворянка, — вдруг заявил его высочество в совершенном спокойствии.

— Ладийская?? — вырвалось у принца.

Это ложь! Тассир копал глубоко — царевич не был ни женат, ни даже помолвлен, когда в двадцать лет отбыл на военную службу! Никаких ладиек в плену найтись никак не могло, об этом радели сугубо!

— Я венчался за десять дней до битвы.

Флавий глянул на отца пронзительно и скоро — изумление короткой искрой изменило лицо Максимилиана, но сейчас же ушло за фасад немого созерцания. Этот миг они выиграли вместе! Царевич сумел улыбнутся. Селим вернул свое внимание владыке, но тот лишь выказывал прежний покой.

Раздраженный посол стал играть куда менее тонко.

— Ваши слова теперь отражают, что лежит на сердце? — вернул он с потугой на прежнюю снисходительную ласковость, но уже осторожно и блекло. — Обряд имел достойных свидетелей?

Свидетелей! Диего, хладнокровный интриган! Перевели ему деталь про жену или он просто поверил, что кузен разыграет истину в нужном ключе — но сцену подготовил именно с этим расчетом. Позволил себя отодвинуть, создал камерную обстановку среди высочайших лиц, заставил Селима бабочкой впорхнуть в западню. Принц верил, что глава Приказа поддерживает обвинение, расслабился выше меры — поэтому так легко потерял почву под ногами. Позиция Тассира в грядущих переговорах тает на глазах.

— Глава Земского приказа годится в свидетели? — Флавий неторопливо завершил полный круг и снова посмотрел в глаза Селиму, хотя слова, конечно, назначались императору. — Или я должен предоставить вам приходские записи, дорогой принц? Существуют и они.

— Вы очень скрытны, царевич, — приходил в себя Селим. — Владыка Тассира так беспокоился об угасании вашей ветви!

— Что решил донести свое волнение до моего государя? — насмешливо спросил царевич. — Зачем вы подбросили камень в Приказ? Только отнимаете время его величества.

— Мы? — возгласил Селим с положенной картинностью. — О наставник, вы режете мое сердце! Зачем Тассир прислал вашу клятву дружбы? Разве Ладия не уже наша сестра? Так лают только чужие псы. Мы сохранили память о беседе с добрым гостем, а нечестивые валицианцы выкрали камень и мечтают нас поссорить! Их раб Хавьер — трус и клеветник, в Тассире ему давно бы вырвали язык.

Конечно, Хавьер говорил только то, что велели тассирцы — никакого камня он сам и в глаза не видал. Должно быть, слепок доставил Селим, его люди поместили статуэтку в дом Хавьера, и еще притравили узника для острастки.

Яд наверняка чарован по валицианскому рецепту — республика банкиров и купцов знаменита зельями не хуже Тассира, и «пожизненные» дожи меняются там, точно листья по осени.

Уличить Тассир прямо еще нельзя — но принц уже потерял опору.

— К слову, о болезнях, — Флавий, наконец, обратился к отцу, как будто с незначительной стороннею заметкой. — По милости дерева моя жена совсем здорова и набирается сил. Ее пальцы окрепли.