Вторая комната в винном бархате сообщалась уже с кабинетом, оттого была меньше и тише. Здесь обыкновенно ждали высокой встречи обладатели приглашения, а также персоны сугубо важные. Успокоясь, что принят будет все-таки как близкий, Флавий двинулся занять софу напротив окон.

— Доброе утро, о царевич, — любезно поднялся оттуда Селим, не сразу замеченный в красном.

Флавий подумал, что античарные браслеты могли бы впервые его спасти — но их нет, потому он сейчас, немедленно сожжет принца на месте. Помешать этой расплате некому, даже гвардейцы остались при внешних дверях.

Флавий начал собирать поток, но Селим смотрел с невозмутимой улыбкой, ничуть не страшась подзабывшего магию пленника.

«Начну битву — он победит и здесь», — понял вдруг царевич.

— Да останется оно для тебя добрым до вечерней зари, — выдохнул бешенством, отпуская чары.

Нельзя. Как и тогда, в Тассире — ему не позволительно осаживать дерзкого принца. Они оба стоят слишком высоко для дуэли.

«Да ведь он и не сделал теперь ничего, — очнулся Флавий окончательно. — Посол ждет назначенной встречи — смешно полагать, что он в Ладии только изводит тебя.»

Шагнув назад, царевич осел на другую софу между окон. Селим легко опустился на прежнее место и молча смотрел, без усердия пряча смешливость. Между пальцами его забегал огонек — маленькая тренировка чародеев от безделья. С легким шорохом под ним искрили перстни, и Флавий призвал всю свою собранность, чтобы не следить за игрой света на тонких руках тассирца.

Глаз он первым не отведет.

Положив руку на свое колено, Флавий стал медленно и вдумчиво отбивать пальцами этюдные триоли, с которыми не сладил этим утром. Нужно мерно дышать и смотреть, соблюдая ритм.

Огонь метнулся на другую руку принца, продолжая танец, пока взор его оставался прям.

Флавий поставил вторую кисть в позицию музыканта и застучал безмолвную пьесу уже всеми десятью подушечками.

Селим ускорил свою искру до такой прыти, что можно было надеяться — он подожжет себя и сам.

К досаде Флавия, желанный исход отвратили — приемная впустила третьего претендента на внимание императора, отчего южный принц погасил свой огонь.

Царевич не моргнул бы и тут, начав уже длинное арпеджио (колена не достало, пришлось продолжить на софу) — но вошедшим был Диего Алвини.

На магистра их высочества взглянули одновременно.

Флавий воспрял с места, довольный прибывшей поддержкой — глава Земского приказа будет, конечно, вежлив с тассирцем, но в душе разделит жгучую неприязнь.

Диего действительно бросил на гостя свой острый взор, и тут же перевел его на Флавия. Однако, черты магистра при этом ничуть не смягчились. Долгие секунды он выждал, пока двери за его спиной сомкнутся, после чего поклонился царевичу с какой-то замедленной учтивостью.

«Как не узнал», — отстраненно подумал Флавий, не сделав шага для пожатия рук.

Что это? Драма для Селима?

Диего столь же холодно обернулся на принца, исполнил второй поклон, и лишь тогда приветствовал обоих бесстрастным:

— Ваши высочества.

«Вот как. Мы для него одной породы.»

Флавий не нашел в себе ни капли желания ответить. Магистр и не смотрел на него, продолжая обращаться к гостю.

— Диего Алвини, Земский приказ, — обозначился он.

Смуглый Селим осветился, будто услышал желанную весть — даже поднялся и приложил десницу к сердцу.

— Счастлив знакомству, — заверил он, — хотя я должен стать печальным. Полагаю, ваши дела всегда срочные, и владыка Ладии отложит мою встречу?

Диего был все еще непривычно медлителен, точно решал в уме уравнение государственной важности.

— Разумеется, срочные, — сказал он. — Но я буду молить его величество не откладывать ваш прием.

Магистр вдруг бесцеремонно ударил костяшками в дверь кабинета — три раза ровно и два быстрее.

Условная дробь донесла значение вести — кабинет отворился тотчас же. Секретарь его величества бегло убедился, что стучал не случайный шутник, приветственно кивнул Диего и отодвинулся.

Заслышав любопытный состав голосов, приемную почтил выходом сам государь.

Император Максимилиан, невысокий муж под семьдесят, казался живее и крепче многих просителей, растекшихся по стульям в соседней зале. Почти по-военному строгий камзол подчеркивал выправку узких плеч, на которых незримо покоилась вся империя. Видимо, этой тяжести было ему вдосталь — ни лент с орденами, ни бриллиантов на пуговицах император не носил. Короткая простая стрижка и седые бакенбарды открывали его лицо и могли бы многое сказать о возрасте — но чарами личного лекаря морщины подправлялись без труда.

— Господа, — кивнул государь на поклоны.

Присутствие сына стало сюрпризом, который его величество позволил себе даже выказать краешком губ и движением брови. Флавий вернул отцу улыбку, но в ребра скользнул волнительный холодок. Нынче все решится?

Принят он будет, конечно, последним. Приоритетом владел глава Земского приказа — и он уже протягивал государю маленький круглый камень.

— Этот слепок престранной беседы попал ко мне долгим путем, — начал магистр, не таясь и от лишних ушей. — Но его высочество Флавий прокомментирует лучше меня.

Царевич моргнул — его только что изрядно подвинули в очереди, но Диего был хмур и суров. Разговор с отцом обернется холодным дознанием?

Камень царевич увидел впервые. Он посмотрел на кузена, ожидая хотя бы намек на состав обвинения, однако тот и сам окаменел, глядя прямо на государя.

Максимилиан обронил свою улыбку, становясь вновь более правителем, чем отцом. Короткое молчание выдало тяжесть, павшую ему на сердце, но он бесстрастно повернулся к Селиму для извинений.

Диего вдруг опередил его, дополнив сам себя:

— Ваше величество! Я имел неосторожность дать слово, что мое дело не помешает вашей встрече с господином послом. Тем более, что оно прямо его касается.

Максимилиан приподнял бровь.

«Допрашивать сына при тассирце — вы в своем уме, Алвини?»

— Господин посол необходим, чтобы подтвердить голос на слепке, — вынужденно приоткрыл Диего.

— Речь идет о нашей доброй дружбе с союзником? — голос императора стал глухим и жестким. На сына он теперь старался не смотреть.

— Боюсь, что это так, ваше величество, — безрадостно сказал магистр. — Древесник Хавьер был отравлен в крепости, но его жизнь удалось спасти. Он открыл Приказу нахождение этой улики — как утверждает, обличающей палача.

Царевич онемел, пока император протянул руку ладонью вверх.

— Останьтесь, господин Алвини, — велел он.

Магистр покорно склонил голову и положил на ладонь императора камень раздора. Вопросы международных отношений были выше его ступени.

Флавий не мог прийти в себя: Диего не просто обвинил его без разговора, но организовал еще свидетелей позорного допроса! Чем так быстро убедили педантичного магистра?

В кабинет царевич следовал на едва гнущихся ногах.

Облик императора порой обманчиво наводил иностранцев на мысль о скромной ладийской казне — но