Платок с угощением для брата полетел на прилавок обратно. Девица поставила руки в бока и вся предалась осознанию мысли. Подозревать, что кому-то нужны твои прожектные грамоты — самонадеянно и веет оправданием ротозейства. Знать, что за бумагами развернута целая охота — дело совсем иное.

— Ситуация прескверная, — согласно отозвался Дарий. — Подозрения легли на всех работников, и наши расспросы никому веселья не прибавили.

Арман вздохнул картинно — неловкость внутреннего следствия коснулась и его.

— А теперь похоже, что бумажный вор пришел снаружи, — Виола нахмурилась тоже. — И не к вам одним.

Нелли тоже засопела, выказав обиду — очевидно, что тень сомнений барышни лежала и на ней.

— Кто-то в городе ищет наших с вами производственных секретов, — подытожил Дарий.

На этих словах Арман принялся потихоньку подталкивать Нелли к выходу — наниматели отвлеклись, рисуется миг избежать их дальнейших расспросов.

— Конкурентные мастерские опустились уже до краж? — Виола не укрыла легкого презрения.

— Или какой-то ретивый посредник собирает урожай, надеясь выгодно продать им.

Бойкий деловой Итирсис открывался Виоле новой, неприятной стороной.

«Щепка» только в начале пути — если иная опытная мастерская раздобудет алгоритмы «Вещальников», ей не составит большого труда повторить их быстрее и лучше. Диего Бернардович едва ли станет переживать — прагматичный магистр живо расторгнет союз и заменит подрядчика, а без этого заказа мастерская враз вернется к своему разбитому корыту. Патент на изобретение «Щепке» до сей поры не выдали.

— Не зря сундук взяла, — мстительно заявила она, вспоминая снисхождение близких к ее причуде.

— Вы уж, пожалуйста, храните бумаги особо, — согласился молодец. — Иное предпринять мы едва ли сможем. Для Земского приказа дело мелковато.

Виола снова спрятала глаза в смущении. Радение о ее делах теперь напоминало — он вполне уверен, что скоро заполучит свою леди вместе со всеми ее прожектами.

Обнаружилось к прочему, что работники готовы уже скрыться без прощаний. Барышня лихо сменила настрой и вновь обратилась платку с калачами. Остаться в потемневшей зале со счастливым женихом грозило ей порядочным конфузом.

— Поздно уже, — засобиралась она, с большим усердием занявшись узелками.

— И я к дому, барышня, — все-таки сообщила Нелли, глядя при том на господина мага.

— Провожу? — спросил он обнадеженно.

Нелли кивнула с царственной милостью. Арман бросился отворить ей двери — видно, хотел показать, что та ему ничем не хуже барышни. Выходя, Нелли задумчиво оглянулась на Виолу и Дария.

— А все-таки вы дурно поступаете, барышня, — попеняла она флегматично.

Виола едва не уронила платок с порядком уже измятой выпечкой.

— Что ты говоришь!

Нелли покачала головой в печальной укоризне:

— Разве плохо я вас потчую, что вы чужие пироги до дому тащите?

* * *

«Хоть бы пирог из дому взял,» — подумал секретарь в ответ на попрекание желудка.

В этот час иное темное помещение укрывало голодную тоску одного и мрачные предчувствия другого мужа.

Диего свел руки за спиной и уже десяток минут молча смотрел в окно своего кабинета.

Сухое черное дерево еще украшало двор. Приказничие полагали, что их глава держит поверженный артефакт своего рода памятником их успешного следствия и тем по-своему решает вопросы мотивации ловцов. На деле магистру было просто не до того, чтобы искать такой улике место.

Сегодняшний день одарил еще большим затруднением — признание Хавьера обернуло всю картину вверх ногами.

Доказательство, о коем поведал преступник, нашли и доставили в кабинет магистра без лишних препон. На столе до сих пор лежали осколки белого фарфора, бывшие фигуркою кота. Из недр этого тайника Диего получил холодный камень с голубиное яйцо — он стоял теперь тут же, на срезанном донышке, омерзительный и безмолвный. Слепок таимого им разговора магистр прослушал уже сотню раз.

Беседа велась двоими на тассирском. Диего владел им только в тех пределах, какие мог впитать боевой маг во время сражений двадцатилетней давности. Впрочем, голос царевича Флавия узнавался и без того. Второй тоже угадался вмиг, едва в укрытом чарами кабинете к работе приступил приказной толмач.

Диего вытряс из него всю душу — несколько фраз на все лады переводили два часа, хотя едва ли это сильно сказалось на поисках нового смысла. И смысл не нравился магистру совершенно.

После толмача явился Алессан с отчетом о речной прогулке.

— Селим хитер, — говорил он осторожно. — Его высочество вел себя более непосредственно. Сначала выказал злость, потом вернулся к учтивости, но до конца прогулки речи обоих остались уже пусты и холодны.

Юноша тогда помолчал и добавил:

— Если его высочество желал бы обмануть мою неопытность, пожалуй, я не смог бы тягаться с его мастерством.

Отправив сына домой, Диего еще несколько часов провел в кабинете с камнем, то вышагивая вдоль стен, то изучая улику — глазами, руками, магическим слухом. Хотел бы укрыть ее до времени, встряхнуть еще раз Хавьера и весь его дом — но о камне уже ведали в Приказе слишком многие.

Если императору донесут его сомнения раньше, чем он явится с докладом — итоги обернутся только горше.

Голодный секретарь уже начал дремать во мраке, когда Диего круто обернулся от окна.

— Утром не жди. Зайду к его величеству.

Глава 13. Этюд царевича Флавия

В Итирсисе: 4 августа, пятница

На клавесин в гостиной уже пал розовый рассветный луч, когда царевич сумел, наконец, взять себя в руки после вчерашней пытки учтивостью на яхте.

О том, чтобы забыть мучения и спать — не шло и речи. Сначала дремоту гнал кипучий гнев, а после Флавий нарочно кочевал по дому, боясь уснуть и в тягучем утреннем покое растерять решимость.

Новый день он встретил за двумя рядами клавиш и попыткою припомнить простой этюд. Перебудил всех слуг, довел себя до новой злости, но пальцы все время обгоняли мысль и ошибались. Что ж, ему скоро представится масса досужего времени, и он непременно разучит дуэт с леонориной скрипкой. Когда-то музыка давалась ему не хуже чар.

Царевич погасил ненужную магическую лампу и захлопнул горемычный клавесин — пора.

Намеренно голодный ради ясности ума, его высочество прибыл во дворец за полчаса до первых аудиенций.

Просторная приемная уже переполнилась и даже в ранний час казалась душной. Смиренники, которым не было назначено, зевали по стульям вдоль бело-золотистых стен — хорошо, если минута для них у императора сыщется хотя бы к обеду.

Флавий не запомнил, на чьи приветствия ответил в этой зале — в сотый раз он безмолвно репетировал свое признание отцу и шел вперед с показною твердостью.

Его высочеству без лишних вопросов отворили двери