игрушечные, так и «настоящие») выполняют функцию людей, ведут себя как люди: «Ветер в ивах» (1908) Кеннета Грэма, например, или истории о Винни-Пухе (1926–1928) Алана Милна. С другой стороны, детские книги полны домашних питомцев, чей век не слишком долог, даже по сравнению с совсем еще недолгим жизненным путем самого ребенка. О том, что домашнее животное может умереть, ребенок узнает очень рано, и из жизни, и из литературы. Как много людей стремится оградить детей от нежелательных переживаний – но при этом им год за годом рекомендуют читать одну из самых душещипательных историй о смерти питомца – «Муму» (1852) Ивана Тургенева. Смерть собаки – безвременная, бессмысленная, жестокая – доводила до слез не одного читателя именно своей ненужностью и необъяснимостью. Как признается одна литературная героиня:

Я просто в шоке от этой книжки. Так честно и написала в сочинении: лучше бы Герасим (а заодно и Тургенев) сам утопился, чем бессмысленно убивать несчастную собаку. Очень умно со стороны авторов прикончить какое-нибудь животное, чтобы потом все плакали. Ненавижу за это Тургенева[281].

Ребенку и так невероятно трудно смириться с исчезновением любимой собаки, кошки, попугайчика, даже хомячка или золотой рыбки. Всякое живое существо становится другом. В смешном и грустном фильме Тима Бёртона «Франкенвинни» (2012) герой, Виктор Франкенштейн, в отличие от русского Герасима, до последнего борется за жизнь своего пса Спарки, попавшего под машину. Виктор оживляет собаку с помощью науки, электричества, но главное – любви.

Однако в других историях оживления, увы, не происходит. Старая морская свинка в книге «Прощайте, Господин Маффин» (2002) шведского писателя Ульфа Нильсона умирает, потому что ей пришла пора умереть – от старости. Маффин прожил долгую (по стандартам морских свинок) и счастливую (по любым стандартам) жизнь. Ребенок – читатель не знает, мальчик это или девочка, – пишет любимой морской свинке письма, стараясь подготовить зверька (и себя) к его скорой смерти. В них он пытается убедить Маффина (и самого себя), что не надо бояться смерти:

Папа говорит, что умирать не страшно. Просто уснешь, и не будет больше больно. Это очень быстро, и потом можно отдыхать. Мы все должны умереть – и ты, и я, и папа. […]

Конечно, смерть – это либо отдых, и тогда нечего ее бояться. Или тебя забирают куда-то, где вечная счастливая жизнь. И тогда смерть можно ждать без страха[282].

Верным другом, чей уход пережить очень трудно, может стать не только морская свинка, но даже дерево. Для героя-повествователя книги канадца Жака Гольдстина «Мой друг Бертольд» (2015) старое дерево не только убежище, но и настоящий друг – мальчик предпочитает одиночество, а одиночество в компании старого дуба куда приятнее. С крепкой ветки можно наблюдать течение жизни, самому оставаясь невидимым.

В густой листве Бертольда так здорово прятаться. И не только прятаться. Для меня это и дом, и убежище, и лабиринт, и крепость.

Каждую весну дуб покрывается листвой, но, увы, не в эту – вот только сразу не поймешь, что дерево умерло.

Когда погибает кот, это видно сразу. И с птичкой тоже все сразу ясно. А вот с деревом сложнее. Оно так и остается стоять – могучее, огромное. Как будто просто задержало дыхание, так – ради шутки[283].

Другая попытка осмыслить смерть любимого друга – и это снова собака – появляется в книге уже хорошо знакомого нам шведского писателя Ульфа Старка «Звезда по имени Аякс» (2007). Как всегда у Старка, текст становится философской притчей, помогающей маленькому читателю разобраться в своих чувствах по отношению к смерти. Пес Аякс появляется в жизни мальчика с самых первых ее минут – играет с ребенком, утешает его, когда тому больно, возит на санках. Мальчик растет, пес стареет. Теперь уже мальчик возит пса на санках. Мальчику всего семь лет, когда любимый пес умирает, и мама, утешая ребенка, рассказывает ему, что Аякс вознесся на небеса и теперь он там «играет и ест небесные лакомства». Мальчик понимает это так, что пес превратился в одну из звезд на небе. И вот ночью мальчик забирается высоко-высоко в небо и, встретившись со Вселенной, получает тень звезды, тень своего Аякса. «А в один прекрасный день у тени вырастают уши, лапы и хвост», она начинает вилять хвостом и гавкать[284]. Теперь можно вместе ходить на прогулки. В этой книге Старк решает проблему смерти так же радикально, как и в других своих произведениях для более старшего возраста: любовь не отменяет смерти, но смерти любовь не победить.

Глава 46

Живые или неживые?

Все равно его не брошу —

Потому что он хороший.

Агния Барто. Мишка

Как малышу понять, что – живое, а что – нет? Мама – живая, камень – мертвый. А вода? А облака? А мячик? Они же двигаются[285]. В каком-то смысле каждый ребенок проходит непростой путь тех же вопросов, которые мучили его далеких предков, обожествлявших каждый ручей и каждое дерево в лесу, каждую далекую звезду – то есть все это казалось им живым. Ребенок играет, наделяя жизнью окружающие его предметы, в первую очередь он – как настоящий Творец – вдыхает жизнь в игрушки: в красавицу-куклу с фарфоровым личиком и длинными ресницами, в мягкого плюшевого мишку и длинноухого зайца, в оловянного солдатика и даже в металлическую пуговицу, символизирующую короля, принцессу или солдата, и, конечно же, в шахматную фигуру.

Точеные лакированные фигурки предоставляли неограниченные возможности использования их для самых разнообразных и заманчивых игр.

Пешки, например, могли отлично нести обязанности солдатиков и кеглей. У фигур была скользящая походка полотеров: к их круглым подошвам были приклеены суконочки. Туры могли сойти за рюмки, король – за самовар или генерала. Шишаки офицеров походили на электрические лампочки. Пару вороных и пару белых коней можно было запрячь в картонные пролетки и устроить биржу извозчиков или карусель. Особенно же были удобны обе королевы: блондинка и брюнетка. Каждая королева могла работать за елку, извозчика, китайскую пагоду, за цветочный горшок на подставке и за архиерея…[286]

Ребенок и игрушка эмоционально связаны, малыш волнуется и за мишку с оторванной лапой, и за судьбу мячика, который может утонуть в реке[287]. Кукла – в широком смысле слова маленькое подобие человека или зверя – располагается