живых с миром мертвых, оживая и помогая сироте выйти с честью из сложных, порой смертельно опасных обстоятельств[295].

Современной литературе мотив ожившей куклы тоже не чужд. В пьесе Евгения Шварца «Повесть о молодых супругах» (1957) старинные огромные игрушки – Кукла и Медвежонок – пристально следят за развитием событий и комментируют все происходящее. В книге Дины Сабитовой «Где нет зимы» кукла, сшитая руками бабушки, как мы видели, становится «оберегом» для внучки и помогает ей справиться со страшной реальностью смерти матери. Плюшевый мишка с пуговицей вместо глаза выручает попавшего в беду маленького Бобку, героя «Краденого города» Юлии Яковлевой. Мишка делает это нехотя, постоянно жалуясь:

Хватит! Больше не хочу! Не хочу, чтобы мне грызли нос. Совали мне в пасть печенье или кашу. Тянули за глаза. Крутили уши. […] Не хочу больше на себе слюней, соплей, слез, пластилина, каши и красок[296].

Трудно быть живее этого мишки – он полностью одушевлен для своего маленького хозяина Бобки.

Все же в один прекрасный день любой игрушке суждено умереть. Сын великого создателя «Винни-Пуха», Кристофер Робин Милн, как только вырос, отказался от своих детских игрушек, заявив, что не желает иметь с ними ничего общего[297].

Одна из самых «живых» кукол в длинном ряду, где мы встретим Стойкого оловянного солдатика, Пиноккио (и его русскую версию, Буратино), Тряпичную Энн, Чебурашку и многих-многих других, – это знаменитый кролик Эдвард Тюлейн. В сказке американской писательницы Кейт ДиКамилло «Удивительное путешествие кролика Эдварда» (2009) хорошенький и самолюбивый фарфоровый кролик умирает и воскресает несколько раз. Поначалу он занят только собой и даже к своей первой хозяйке, Абилин Тюлейн, относится в лучшем случае снисходительно. Самое прекрасное время дня для него – зимний вечер, когда он может смотреть на свое отражение в окне и восхищаться собою. Действительно, восхищаться есть чем:

У фарфорового кролика был обширнейший гардероб: тут тебе и шелковые костюмы ручной работы, и туфли, и ботинки из тончайшей кожи, сшитые специально по его кроличьей лапке. А еще у него было великое множество шляп, и во всех этих шляпах были проделаны специальные дырочки для длинных и выразительных ушей Эдварда. Все его замечательно скроенные брюки имели по специальному карманчику для имевшихся у кролика золотых часов с цепочкой[298].

Абилин относится к Эдварду совершенно как к живому, сажает его за стол и иногда даже просит родителей «повторить какую-нибудь фразу, потому что Эдвард ее якобы не расслышал»[299]. Но такая идиллия продолжается недолго; кролика ждут немалые испытания. Сначала он попадает на дно океана – состояние, для фарфорового кролика предельно близкое к смерти. Когда же рыбацкие сети вытаскивают его из воды, заботами добросердечной жены рыбака он превращается в крольчиху Сюзанну. Эдварду еще не раз придется пережить смерть, перерождение, перемену пола – его зароют в кучу мусора, вышвырнут из мчащегося поезда, повесят в огороде в виде пугала, разобьют его драгоценную фарфоровую голову.

Каждый раз, умирая и воскресая, кролик становится все более живым – и учится любить тех, кто с ним рядом и кого рядом уже нет. Эдвард постепенно словно обретает душу, а вместе с ней и способность к состраданию. Он учится приносить радость окружающим и наконец, самое главное, становится последним утешением умирающей девочки[300]. В очередной раз воскрешенный мастером-кукольником, он обретает новую жизнь, в которой его сердце наполнено любовью.

– Меня уже любили, – ответил Эдвард. – Меня любила девочка, которую звали Абилин. Меня любили рыбак и его жена, меня любили бродяга и его собака. Меня любил мальчик, который играл на губной гармошке, и девочка, которая умерла. Не говори со мной о любви, – сказал он. – Я знаю, что такое любовь[301].

Как мы уже не раз видели, любовь и смерть во всем их трагизме крепко связаны не только во взрослой, но и в детской литературе. В этой любовной истории все кончается хорошо, Эдвард даже снова встречает свою первую хозяйку Абилин, теперь уже маму маленькой девочки – Абилин чудесным образом отыскивает кролика на полке магазина игрушек.

Ожившие игрушки, разрушающие стену между живым и неживым, особенно дороги ребенку-читателю. В «Путешествии Голубой Стрелы» (1964) итальянского писателя Джанни Родари оживает – временно, ночью – целый магазин игрушек, который держит «фея, почти баронесса», продающая (а отнюдь не раздающая наподобие Деда Мороза) игрушки детям на Рождество. Маленький мальчик Франческо в этом году подарка не получит, потому что его мама задолжала Фее уже за два предыдущих года. Ожившие игрушки сбегают из магазина, потому что понимают, как это несправедливо – ведь подарка на Рождество заслуживает каждый, даже самый бедный ребенок. И дело тут на самом деле не только и не столько в прогрессивных социальных установках самого Родари, который, как известно, был членом Итальянской коммунистической партии, сколько в очевидности такого решения вопроса для ребенка-читателя. Каждый должен получить подарок, и если для этого подарку необходимо стать живым – ему приходится ожить.

Привлекательность сюжета – именно в размывании понятий о живом и неживом[302]. Игрушки в сказке двигаются, игрушечный поезд едет, аэроплан летит, желтый плюшевый мишка сам себя заводит и начинает танцевать. Ну и конечно, все игрушки могут разговаривать между собой, а у марионеток из папье-маше появляются нарисованные, но очень горячие алые сердца. В процессе побега выясняется, что Франческо – не единственный ребенок и даже не единственный мальчик по имени Франческо, который не получит подарка. В результате каждая игрушка находит себе юного хозяина по вкусу, и только затеявший все это плюшевый щенок Кнопка неутомимо ищет своего единственного Франческо. И находит. И тут происходит предсказуемое чудо.

Кнопка перестал быть игрушкой из папье-маше и тряпок; он чувствовал, как в его груди бьется настоящее, живое сердце. Когда его гладили, он не оставался теперь холодным и безразличным, как игрушка, а весь был теплый, живой и дрожал, как птица. Это произошло потому, что он нашел себе настоящего друга и не был больше одинок[303].

Кнопка даже научился лаять, то есть превратился из плюшевой в самую что ни на есть настоящую собаку. Оживление мертвой материи, Пигмалионово создание Галатеи – вот что является самым верным противовесом смерти. Уже живая в рамках детской сказки игрушка становится живой и вне сказочной (но по-прежнему книжной) реальности. В «Обыкновенном чуде» (1956) Евгения Шварца это объясняется просто:

Человек из мертвого камня делает статую и гордится, если