защищает этих банкротов и рискует за них своей шкурой. Слыша в ответ: «Не за них сражается немецкий солдат, а за Германию, которой грозит гибель» — хочется воскликнуть: да это же чушь!

Германия неравнозначна краткому и мрачному историческому эпизоду, носящему имя Гитлера. Неравнозначна она даже бисмарковской, короткой в сущности, эре прусско-германской империи. Она неравнозначна даже охватывающему два столетия отрезку своей истории, который можно окрестить именем Фридриха Великого. Германия не умирает. Она собирается принять новый облик, перейти в новое жизненное состояние, — его боится она, ему она все еще противится. Осталась историческая инерция, выдающая себя за героизм, но являющаяся лишь уклонением от нового, — того нового, которое, возможно, после первых мук изменений и переходного этапа, сулит больше счастья и подлинное достоинство, быть может, куда лучше отвечающее самым сокровенным особенностям и потребностям нации, чем заканчивающееся, прежнее, из которого она с такой неохотой высвобождается.

Ни одна историческая формация не длится вечно. О национал-социализме речь вообще уже не идет. Но с чего бы вообще прусско-немецкой централистской и милитаристско-псевдодемократической модели бисмарковской империи быть последним словом немецкой истории? Была ли она такой уж невообразимо немецкой? Разве Германия не может быть счастлива по-другому? Выглядела ли она в этом обличье такой уж счастливой и привлекательной? Несла ли она себе и миру одну лишь радость? Все это весьма спорно. А вот что неоспоримо, так это то, что конец группировавшейся вокруг Пруссии военной империи не означает конца Германии, гибели немецкого народа. Предстоит оккупация страны войсками победителей. Не будет больше никакого имперского правительства. Но, насколько мы знаем, настоящей ликвидации империи против воли немцев не предусмотрено. Строительство Германии начинается заново. Из мелких единиц самоуправления, которые временно будут работать совместно с оккупационными властями, могут образовываться более крупные, и наконец — новая система земель. Германия как федерация из девяти или десяти государств примерно одинакового размера с заново отстроенными центрами, Гамбург, Берлин, Бремен, Кёльн, Франкфурт, Мюнхен, Веймар, Дрезден и Бреслау[59] — так ли уж это немыслимо, так ли это не подходит народу, в котором всегда была естественная склонность к внутреннему многообразию и свободе составлявших его частей?

Да, беда велика, но кричать из-за этого, что «с Германией кончено», глупое маловерие. Германия может жить и быть счастливой без генерального штаба и военной индустрии. Без них она сможет жить даже правильней и достойней. Она может жить и быть счастливой и без областей на востоке и западе, потерю которых принесет катастрофа военной империи. Ведь и без них остается широкая, прекрасная, способная ко всем культурным свершениям страна, которая может рассчитывать как на трудолюбие своих людей, так и на помощь мира, и которой, как только самое тяжкое останется позади, может быть уготована жизнь, полная достижений и признания.

20 марта 1945

Немецкие слушатели!

Некто мог бы сказать: к Германии подходят с неправильной меркой, если не отдают должное ее нынешней отчаянной борьбе, ее отказу принимать свое поражение, ее сопротивлению до последнего человека, до последнего патрона, до последней капли крови и если отказываются признавать проявляющийся в этом героизм. В истории такое сопротивление всегда почиталось как в высшей степени достойное и героическое, а тут вдруг, в случае Германии, его объявляют ничего не значащим или даже преступным.

Это ложная аргументация. Продолжение Германией войны через поражение все дальше к уничтожению не имеет ничего общего с героизмом, а является преступлением — совершаемым против своего народа его вождями. Самоубийственная борьба народа не добровольна, — к ней его принуждает моральный и физический террор правителей, подающих дело так, будто народ истекает кровью за свою честь и самосохранение; меж тем как на самом деле он отдает все, что у него осталось, и даже сверх того, за негодяев, ввергших его в эту войну и ни за что, даже ценой полного разрушения Германии, не готовых поступиться властью. Напротив, тотальное разрушение Германии, которое никак не в интересах Европы и мира, они увязывают воедино со своей участью и таким образом хотят заставить победителей заключить с ними мир — мир, который, разумеется, был бы для них лишь десяти- или двадцатилетней передышкой перед возобновлением войны.

Никто не называет героизмом, когда окруженная полицией банда грабителей и убийц отстреливается до последнего патрона, лишь бы только подороже продать свои шкуры, которых заждалось правосудие. Это и их пароль: «никогда не сдаваться!», но тут нечему удивляться, коль скоро капитуляция означает виселицу. Однако гангстеры делают это, по крайней мере, собственными руками и выглядят сравнительно приличными людьми по сравнению с нацистскими ублюдками, отправляющими на бойню вместо себя целую страну, позволяющими немецким городам превращаться в груду щебня и осознанно ввергающими народ в такое состояние, которое в итоге окажется плачевней, чем после Тридцатилетней войны — и все в презренной надежде, что враги устрашатся оставлять посреди Европы пространство разрухи, нищеты и отчаяния, очаг болезни во всех смыслах слова и предпочтут заключить мир с ними, нацистами. Вот та дилемма, которой эти обреченные шантажируют союзников. И в особенности они пытаются произвести этим впечатление и соблазнить западные, англосаксонские нации, потому что то неисцелимое состояние, в которое нацисты грозятся привести Германию, они нарекают «большевизмом» и пытаются таким образом превратить проигранную войну на два фронта, которой им обязана Германия, в войну против одной лишь России. Они дают понять, что сложат оружие на Рейне, если с ними договорятся, и сконцентрируют все оставшиеся у них боеспособные силы на востоке, дабы защитить от «большевизма» столь дорогую им Европу. Словом, их надежда — на то, что они смогут уговорить демократические силы на предательство своих социалистических союзников — предательство, гнусность которого они не способны понять и которое кажется им совершенно естественным.

И вот их радио намекает на перемирие на западе, их Риббентроп предпринимает усилия в Швеции, а организатор массовых убийств Гиммлер — в Ватикане. Теперь они отправляют посланцами даже своих жен: парижское «Юманите» сообщает, что госпожа рейхсмаршальша Геринг и госпожа министерша Риббентроп почтили визитом Швейцарию, а первая из них навестила супругу английского посланника в Берне. Они никогда не понимали и никак не поймут, что с ними, стократ нарушавшими договоренности канальями и мучителями христианского мира, не может быть никаких сделок и никакого мира, что они неприемлемы для всего света и должны исчезнуть. Если они желают превратить Германию в пустыню, это ваше, немецкое дело; союзникам же не дано ничего другого, как покончить с ними. Они не поддадутся на уговоры ни мадам Геринг, ни мадам Риббентроп, а если Гитлер наберется смелости жениться, то и с