две, когда окно внезапно растворилось, и бумажный журавлик, подправленный чарами, клюнул его напряженную щеку. Лис подхватил посланца, торопливо развернул и с замиранием прочел знакомый почерк:

«Полагаю, Вам известно о скромном вечере, что я даю второго сентября для близких?

Я буду ждать и Вас, господин Сиятельный Фонарщик.

Благодарная за Ваш нелегкий труд,

Л.А.»

Маг поднял голову и поборол желание не дочинить светильник, чтобы опять к нему вернуться завтра. Он вдруг подумал, что частые поломки фонарей могли иметь довольно много объяснений.

Глава 36. Тереборщик

В Итирсисе: 1 сентября, пятница

У Трифона давно тряслись поджилки.

Весь этот иноземный цех и мастера внушали настоящий ужас, и тереборщику не удавалось это скрыть. Хотелось думать, новые коллеги отнесут это к его неопытности в преступании закона, а не на счет того, что он — шпион. Трифон более всего боялся их расспросов, но здесь неимоверно повезло — они не говорили по-ладийски. Общался с ним лишь старый господин из местных — пригласил на выгодную должность и перевез в закрытом экипаже на восток от города. Этого места тереборщик не узнал и мог только надеяться, что обещание начальства в силе и его отсюда непременно заберут. Живым и при конечностях.

Старику-ладийцу Трифон очень достоверно рассказал в зловонном кабаке свою историю. Да и несложно было врать — все это он прожил на деле.

Две седмицы назад сам государев казначей послал за ним для камерной беседы. Трифон чуял неприятности, едва плелся по нарядным коридорам и всячески оттягивал мучение, только его все равно волокли, и к назначенному сроку он втянул свою голову в плечи перед начальством, один на один.

Как лютовал казначей! Всегда спокойный, он в то утро изливал то брань, то обвинения! Как посмели не позвать Приказ при зависании двери? Как не заметили подмены сразу? Алвини убедился в их причастности и вскорости велит арестовать! Сегодня же — вон со двора, и нечего думать о новой работе!

Когда придавленный к паркету этим криком тереборщик был готов пасть на колени и рыдать, казначей вдруг обошел свой стол, подал мастеру платок и потрепал его за плечи.

— Запомнил, что в голове пронеслось? Прости, брат, тебе же будет легче.

Трифон размазал белоснежным шелком пот на посеревшем лбу, а казначей в привычной ласковой манере начал говорить о деле, в каком никто другой не сможет Ладии помочь.

— Знаю, что там будет страшно, — заканчивал он. — Затем и прикрикнул слегка, чтобы тебе сочинять ничего не пришлось, только вспомнить. Это станешь говорить и людям, даже семье, а о дальнейшем предложении — молчи покуда.

Трифон свои впечатления помнил прекрасно, хотя момент согласия всплывал уже с трудом. До сих пор казалось, что он тогда был не в себе — да и нынче все происходило словно бы с кем-то иным.

Несколько вечеров с бессчетными кувшинами в забитых кабаках, искренние жалобы на страшную судьбу и ожидание ареста, беседа с этим стариком, его понятливое «заодно укроешься у нас, семье помаши и пакуй узелок». Ни с кем из Приказа Трифон так и не увиделся — жалко и раздавленно бродя по кабакам, он очень верил, что о нем еще хотя бы кто-то помнит.

«Может, тот господин у окна — из ловцов? Или мальчишка за дальним столом песни орет лишь для виду?»

Один раз к Трифону подсел носатый парень, звал его кумом и охотно угощался из кувшина, вытирая губы рукавом. Мастер все ждал, что тот хотя бы подмигнет или иначе обозначит: он — «оттуда», но «кум» лишь пил для демонстрации поддержки и изливал великое сочувствие жене и детям.

— Моя-то! — спохватился он, уже вставая и качаясь, — вас тоже пожалела, одежонки собрала, — парень бросил на стол разноцветные тряпки. — Носи на здоровье… храни тебя Бог!

И с этой молитвой нетвердо ушел за порог.

Трифон живо подобрал невнятный ворох и дома рассмотрел до нитки — быть может, записка? Припрятанный защитный артефакт? Ничего не нашел да так и не понял, помешали ловцу что-то сказать — или то был ценитель дармового пойла. «Одежонка» в основном оказалась ветошью, при том штаны коротковаты для детей, а юбка для жены — узка на бедрах. Одна кофтейка поприличнее налезла на него — а ну как это знак или по ней его отыщут приказные? Припомнив мятый облик щедрого «кума», Трифон сам же высмеял нелепую надежду, но завтра вышел унизительно «топить печаль», обряженный в чужие тряпки.

Спустя седмицу за прокисший стол подсел старик и начал звать на выгодное дело. Трифон услыхал в его манере несколько знакомых нот и заподозрил, что перед ним тот самый «офицер», унесший со двора пластину, только теперь он укрывает внешность чарами. Страх бисером покрыл тереборщиков лоб — план высоких господ завертелся.

На новый двор его перевезли туманной первой ночью сентября. Станок и двое прочих мастеров — повеяло обычной для работы атмосферой. Вот только новые коллеги не были ему приятели и стрекотали на своем (валицианский там или какой — в наречиях шпион не разбирался). «Старик» его доставил, забросил здесь же в угол пару одеял и со значением кивнул на выход, где стоял еще один плечистый иноземец при клинке.

— Не чуди — и через месяц выйдешь богачом.

Трифон трясся и все обещал, хотя не верил ни на грош. За месяц многого не напечатаешь, а через год он станет им не нужен — только платить и отпускать едва ли захотят.

Если государев казначей не делал дурака и он, убогий человечек, Ладии зачем-то нужен — то миссия его сегодня завершится. Обещали не тянуть — не дать наивному шпиону скоро проколоться и спугнуть добычу. Ловцы поедут сразу по следам, потом вернутся за подмогой и вскоре вытащат печатную пластину — Трифон продолжал надеяться, что вместе с ним самим.

«Только бы нынче… дня не протяну», — сглотнул тереборщик и потащил себя смотреть станок.

Он убедился, что модель ему известна, что плавно ходят рычаги и правильно закреплена пластина. Вглядевшись в последнюю — ради нее рисковал! — он вдруг похолодел между лопаток.

«Только бы не нынче! — сменилась его тихая мольба. — Ой, рано!..»

* * *

Трудиться поставили сразу, не дожидаясь утра — ночные смены здесь, как видно, были приняты. «Старик» присматривался к новобранцу и очень мало пояснял, а вскоре и совсем исчез, оставив под присмотром иноземцев. Если те и знали по-ладийски, то ничем того не выдали, общаясь только меж собою и смеясь.

Зато работу тереборщика