Стало быть, «мастерская» действительно была лишь прикрытием! Ценные магические новшества стекались к Элене для пересылки в Валицию — маленькая распорядительница могла бы гордиться подобным признанием! Оружейня Гральтенов, по-видимому, тоже удостоилась высокого внимания. Сколько и чьих еще бумаг прошло через тайник — Бог ведает! — но эти выдала зашитая лучина тоньше волоса.

Виола тогда, смеясь, окрестила ее «той самой чарованной щепкой».

Лис теперь, едва дыша, нарек «божественной соломинкой».

Если заставить бумагу дрожать, связанная с нею пуговица тоже затанцует — и лишь бы Себастьян еще носил ее с собой!

Лис оценил расстояние до кровати — метра три. Ноги не привязаны, так что даже со стулом он доберется туда быстро. Главное — проделать это невзначай, чтобы остаться у столба подольше.

Элена готовила свою авантюру вполоборота у столика — скоро явится «грабитель» и нужно будет что-нибудь ему пожертвовать. Конечно, после шума, который поднимет «сражение» с юношей, взломщик будет ужасно спешить и не утащит всех сокровищ обеспеченной вдовы, но обойтись вовсе без потерь окажется недостоверно.

Хозяйка задумчиво качала ниткой жемчуга на поднятой руке, когда пленник на стуле зажмурился, точно от боли. Взглядом в зеркало дождавшись, чтобы он открыл глаза без всяких фокусов, она решительно отложила бусы — придется их лишиться, то есть, спрятать и продать на черном рынке. После настоящей кражи они все равно очутились бы именно там.

Алессан опять стал хмурился, потряхивая головой — вероятно, та еще гудела после карлова удара. Что ж, сам виноват. Элена взяла изумрудный браслет, любуясь им под приглушенной лампой. Этот будет жаль, значит, предположим, в час ограбления он хранился в другом, официальном тайнике богатой леди. Браслет перебрался в другую шкатулку, назначенную лодкой спасения избранных.

Хозяйка уже добавила в жертвенную гору два колечка и колье, когда юноша снова дернулся и в этот раз едва не повалился на бок. Совсем не может голову держать?

— Прекратите, — рассердилась она, обернувшись. — Не вздумайте разбить себе лоб раньше времени.

На нее поднялись два ясных глаза, исполненных мольбы. Алессан чуть переставил ноги, вместе со стулом придвинувшись ближе к углу кровати. Элена не вдруг поняла, что он хочет, но, когда пленник повторил операцию и в этой крабьей манере достиг ближайшего столба, махнула рукою, вернувшись к суду над своими драгоценностями.

Лис блаженно привалился к дереву виском.

«Превосходно!»

С великим терпением пленник просидел в этом почти удобном положении еще немного, затем оторвал от столба голову и заново припал — тихо, но едва ли не с размаху. Голова отомстила мучительным звоном внутри, но кровать ощутимо дрогнула.

«Давай, Себастьян, слушай!»

Отбивать условные сигналы азбуки при бдительной Элене — нечего и думать, но должен же древесник уловить хотя бы колебания!

Лис попытался двинуть столб еще и пяткой сапога, но ножки стула не давали размахнуться.

Шанс призрачный — дом Леи очень далеко, там шум и праздник, однако, другого способа пока что Лис не выдумал.

Даже если Себастьян услышит, ему нужно не только успеть найти источник, но и распознать в усадьбе то «Яблонево», где несколько часов назад исчез нарядный Лис. Третья, совсем уж ничтожная надежда — что древесник догадается вызвать Приказ. Сам Себастьян ни за что не положит Карла в живой магии, а помочь сбросить античарные браслеты — этим навыком надо еще обладать! Лиса даже самого такому не учили.

Цепочка его чаяний тонка, как чары, убегающие от отчета за стену — к той пуговице, которая, может быть, мирно лежит в сундуке на Кленовой.

Об этом Лис не желал даже думать. Извернувшись, он все-таки стукнул ногой по столбу.

«Слушай, гений! Слушай!!»

Глава 40. Кольца и браслеты

В Итирсисе: 2 сентября, бесконечная суббота

Себастьян был подхвачен тем унынием, которое сошло на всю гостиную с исчезновением хозяйки. Оскорбленная Лея не спускалась уже более получаса, и ее вечер приобрел черты поминок. Щебетавшие прежде девицы теперь говорили вполголоса, на Арис же вовсе стало печально глядеть. Одна Виола, пусть и без прежнего огня, еще пыталась уберечь и общий настрой, и собственную выгоду.

Брат с легким укором смотрел, как она расписывает пользу резонатора одному из леиных кузенов, молодому человеку лет как будто двадцати. Поначалу тот внимал с положенным усердием, однако, на глазах поблек и чаще отводил свой взор на потолок и стены. Интерьер не мог предложить ему поводы выскользнуть из цепких тезисов девицы, и Себастьян со вздохом оставил Арис, сочтя необходимым подойти к забывшейся сестре.

— Вы, верно, слышите, как стали звонче все потоки? — пытала распорядительница юношу без всякой жалости.

— Как будто, — согласился он. — Но вы нашли не самого удачного эксперта.

— Вы не подскажете, кто бы мог оценить наш резонатор лучше? — вступился Себастьян, подбрасывая юноше идею для ответа. Тот благодарно посмотрел на мага и стал перебирать уже взором гостей, но барышня его так просто отпускать не собиралась. Она уже проведала, что собеседник — сын высокого чиновника по какой-то мореходной ветви, и сочла, что для сообщения между кораблями резонаторы очень сгодятся.

— Ты оставил невесту скучать? — прищурилась она на брата с обещанием большого разговора дома.

Тот остался глух и слеп.

— Нахожу своим долгом заботиться о вас обеих, покуда ты еще не вылетела из семейного гнезда.

— Я в нем едва-едва одним крылышком держусь, — очи барышни стали критично опасны.

Она давно уже находила себя во многом больше «Гральтен», чем «Карнелис» — вот и брат не способен одобрить, что о делах она радеет даже в трудный миг.

Все-таки жаль, что Дарий здесь ее не видит! Не оценит, как ловко она расширяет знакомства на пользу прожекта, не полюбуется ее манерами в благородном кругу, не задержит восхищенных очей на своей лебеди в нарядном новом платье! Что за радость в этом блеске без него?

Поощряя умницу-себя только сама, она вернулась к прерванной беседе.

— Не правда ли, такое усиление потоков между артефактами имеет истинное море преимуществ?

Слово «море» она выделила как могла значительно и подняла почти изящно правую руку с кольцом.

Брат одним движением поймал ее запястье. Теперь он удостоился, напротив, широко распахнутого взора: его ирония была привычна, но воспитывать сестру столь грубым образом он прежде себе не позволял. Однако, Себастьян в ответ совсем нахмурился.

— Прошу прощения, — чуть поклонился он кузену Леи. — Я вынужден украсть у вас мою любезную сестрицу.

Не дав ей защититься более ни словом, древесник оттащил ее к ближайшему окну. Там он остановился в сумрачном безмолвии, но девичьей руки не отпустил.