великим трудом незадолго до отъезда купил: то есть он грозил мне досрочной отправкой на родину, и добавлял: «Это не преувеличение и не запугивание. Вопрос стоит именно так».)

Отвечал я мягко: «Дорогой, уважаемый и очень любимый Деда Дима!» И – в тексте – «всегда с восхищением отмечал Вашу манеру не внушать мне своего мнения прямо, а давать все предпосылки для своего суждения».

Видимо, мне было немножко жаль его.

А ведь он был прав, просто не мог прямым текстом предупредить меня об угрозе, которая висела… не надо мной, а над ним всю жизнь. И Сингапур ведь доказал, что угроза, причем для меня, была вполне реальна.

Историю эту я с удовольствием описал в рассказе «Мне отмщение». Это про донос.

Оказывается, не зря дед так детально расспрашивал меня, с кем я живу в одном блоке (из советских студентов, конечно). И задавал вопросы, которые вызывали у меня опять же жалость: почему я живу там как единоличник, а не «коммуной»?

Какой еще, к чертям, коммуной, что это за древняя история…

И я отвечал: что живу в комнате не один, а с человеком по имени Искандер, у нас с ним на двери плакат: «Они сдохли от обжорства», сами же и повесили. Объединяем с ним финансы и усилия по части вкусной еды – барана, например. До сих пор не понимаю, как это я жарил целую баранью лопатку с помощью электроплитки… И ведь вкусно получалось. Делили по-братски, съедали без остатка. Я деду это и описывал, с такими словами: «И еще раз (сколько можно?) разъясняю, что никогда я не был здесь единоличником. Итак, повторяю еще раз, и надеюсь, что в последний…».

Ну, а дальше я описывал особую группу моих товарищей. Которые первые три месяца из местных продуктов покупали разве что лук, ели его сырым, с соответствующим запахом радиусом в метр. Я послал деду их меню, включавшее даже рис, привезенный из СССР (в Азию!). И объяснял: так они едят каждый день. Зачем экономили? Надо было купить стерео, которое стоит 1300 местных долларов при стипендии в 330. Потом, в Москве, продать. Пояснял деду: разница между теми, кто жрет за 90 долларов в месяц и за 130, как мы, – огромна. А студенты – владивостокцы «вообще на грани смерти, свою стереосистему они не поднимут».

Здесь надо четко обозначить одну вещь – насчет материального положения. Богатых и бедных тогда, в современном понимании, не было. Речь о двух типах людей, чьи семьи были с неодинаковыми, возможно, но сопоставимыми доходами. Я тогда рос уже четыре года как без отца, жили мы, как я сегодня понимаю, не блестяще, я зарабатывал переводами.

Часть советских людей еще считала нормальным жить за границей так, как описанные мною персонажи, но они в ту эпоху постепенно оказывались в моральном, а где-то и физическом меньшинстве. Над ними смеялись. Нормой их поведение не было.

Возвращаюсь к рассказу «Мне отмщение». Там описывается то, как наши голодающие собратья не выдержали запаха барана из-под наших дверей и таки написали донос. В котором сообщали, что у нас с Искандером под дверями всегда валяются кости, и мы таким образом подрываем репутацию советского человека (кости из мусорных корзин вообще-то вытаскивали по ночам местные кошки). И еще много чего подобного. Сообщали с подкупающей искренностью и простотой.

А дальше, гласит рассказ, мы сидели на территории советского посольства с человеком, которому было положено читать такие письма, пили вкусное пиво и этот донос с удовольствием читали. И он мне говорил, посмеиваясь, что «это они еще только учатся», поэтому и несут бред.

Откуда взялся этот человек? А в конечном счете благодаря деду и маме; нашлись знакомые знакомых (помните, я в первой главе писал, что он помогал кому угодно – но ведь иногда и ему в ответ помогали). Вот он за мной в Сингапуре и присматривал.

Доносов на меня в советскую эпоху писалось три штуки (если, конечно, не ошибаюсь). В каждом случае мы сидели потом с таким же человеком и разбирали их литературные достоинства.

И еще в рассказе описывается, что потом стало с тем, кто написал про кости и облик советского человека, как сложилась его судьба (жутко). С общей мыслью, что таким даже мстить не надо. Господь разберется.

Давайте как можно четче обозначим, что же тогда произошло. Мы с дедом, оказывается, вдруг заговорили на разных языках. Все то, что было привычно (в том числе и привычно-страшно) для него, было полностью непонятно для меня, человека другого поколения. Я жил в другом мире, и не в одиночку, мы уже все были такие.

То есть как это «все», если вот эти, писавшие доносы…

Мы к ним, как к феномену, сейчас вернемся. Важнее то, что мои школьные и институтские друзья совершенно нормально воспринимали тот стиль поведения, который моего деда приводил в ужас, он считал его страшной неосторожностью. А для нас по крайней мере это был один из приемлемых стилей поведения.

О чем дед мне пытался в этих письмах сказать? Что мне в жизни следует не показывать своих успехов, быть «скромным в быту» (что бы это ни значило), подавать пример строгости к себе… Нагромождал все эти пустые фразы, для моего поколения, моих друзей и знакомых уже ничего не значившие.

А для тех, кто писал доносы? Так вот же их письмо мы чуть не поливали пивом с тем, кому оно было адресовано. Другое дело, если бы у меня была «связь с иностранкой», с фактами в руках… Я это не просто так пишу, одного нашего таки выслали из Сингапура за эту самую связь. Время было еще советское. Но – другое, вот в чем суть. И то, что я даже не понимал, о чем меня предупреждает мой дед – лучшее тому доказательство.

Между прочим, в Сингапуре со мной произошла еще одна важная вещь. Я на всю оставшуюся жизнь решил, что не буду пьянствовать с товарищами ради карьеры. Дело в том, что жить без человеческой еды эти персонажи считали возможным, а вот не купить жуткий «сингапурский бренди» за 2 местных доллара, чтобы выпить с товарищами – никак, это считалось неизбежным и необходимым расходом. Положено было.

Боже ты мой, пить эту бурду в жару, без кондиционеров – что с ними бывало, сказать страшно.

Я поначалу тоже в этом участвовал. А потом сказал себе: больше никогда. Пусть не будет карьеры (ради которой это все положено было