Кассары, и не доводили ситуацию до абсурда, но над ними частенько насмехались дети, да и взрослые не доверяли. «Серый глаз — дурной глаз», — говорили. Такие люди, мол, вечно что-то скрывают. А в Виктоннии, похоже, подобными предрассудками не страдали. Впрочем, как бы они посмели, при такой правительнице?

Королева произнесла речь, такую замысловатую и пестрящую сложными оборотами, что Рэй не решился её перевести: его неуклюжий перевод, как он опасался, померкнет в сравнении с оригиналом, что можно будет расценить как проявление неуважения. Виктонцы издавна прослыли искусными ораторами, так что Паландора поверила ему на слово. Ей нравилось слушать голос королевы Вивьенн, — разносившийся благодаря тщательно продуманной акустике балкона во все концы площади, — и воображать, что она понимает, о чём идёт речь. А ещё ей хотелось бы оказаться, хотя бы раз в жизни, самой на таком же балконе, украшенном вымпелами и розетками, и обратиться с не менее красочной и содержательной речью к своему народу, который будет внимать каждому слову. Будет её боготворить — как, очевидно, боготворили Вивьенн. Когда она закончила говорить, плац взорвался аплодисментами, громыхавшими в пять раз громче и звучнее фейерверка. Так, что Паландора почувствовала, что ещё немного, и она потеряет слух.

— Кто это справа от королевы? — спросила она у Рэя, не вполне уверенная, что тот её слышит, поскольку она и сама едва слышала себя. — Её муж?

Киана указала на господина в чёрном камзоле, расшитом серебряными вензелями.

— Вовсе нет, — ответил Рэй, — это сын адмирала.

Сам адмирал командовал Неустрашимой Викторией и находился сейчас на борту. Паландора закономерно поинтересовалась, отчего сын не сопровождал его на корабле.

— Согласно личному распоряжению её высочества, — пояснил Рэй и одарил девушку двусмысленным взглядом. Паландора пожурила себя за недогадливость: стоило сразу понять, что это её фаворит.

— А это кто? — спросила она, указав на другого господина, стоявшего у самого края балкона и облачённого в чёрные одежды. Державшегося прямо и с достоинством, но довольно скромно одетого, на вкус гердины, и, судя по всему, титулом не выше эсмона. Оттого её и заинтриговало, что мог делать такой человек в личной свите монарха. На этот вопрос Рэй ответа не знал и, честно говоря, не слишком горел желанием узнать. На мгновение она встретилась взглядом с этим человеком, и от вида его тёмных, почти чёрных проницательных глаз у кианы ёкнуло сердце и зашумело в ушах. Не так, как шумело уже давно, благодаря какафоническому буйству, царившему на площади, но по-особому, сродни утреннему прибою, дикому и звучному. Что-то настойчиво ей говорило, что рано или поздно она получит ответ на свой вопрос и узнает этого человека поближе. Возможно, ещё очень нескоро, но это неизбежно.

Господин отвернулся и небрежно провёл рукой по тщательно уложенным чёрным волосам. Ответил на реплику стоявшей по соседству с ним дамы и, кажется, ему удалось её рассмешить.

Пока длился смотр войск, Паландора наблюдала за действием, как за развернувшимся перед ней театральным представлением. В какой-то момент она подумала об эскатонских войсках, отправившихся в Асшамар и Куртъюрт. Они с кианой Виллой тоже снарядили отряд в гарнизоны Рэди-Калуса. Как там сейчас, интересно, на передовой? Жаркие бои или затишье? Ей пришло в голову отправиться туда — прямо сейчас, вне тела. Да нет, лишняя блажь: путь слишком далёк, да и линия фронта — неподходящее место для кианы.

Прогремел ещё один салют, долгий и разнообразный, после которого перед глазами ещё долго юлили радужные кляксы. Приняв парад, королева удалилась, а вслед за нею и свита. Зрители тоже постепенно принялись расходиться, когда войска схлынули с плаца и увели за собой, как покорных диковинных зверей, тупомордые пушки на неповоротливых лафетных колёсах. Киана Фэй предложила поужинать в её любимом ресторане на набережной. В тот день подобная идея посетила множество её знакомых, и они заняли отдельную банкетную залу, так что простой ужин перерос в настоящее торжество, пусть даже без особого повода.

«Ну как же, без повода? — возразила Фэй. — Столетие тридцатилетней войны, шестой цендегор альфера, а ко мне, помимо прочего, приехала невестка с Ак'Либуса».

Она представила гостям Паландору, и та весь вечер рассказывала о своём острове, да о том, как нынче обстоят дела в Алазаре. Особенно гостей интересовал восточный конфликт; должно быть потому, что они знали: пока империи между собой проверяют на прочность сталь, им будет не до Вик-Тони. Заморская киана не смогла в полной мере утолить их любопытство, но была приветлива и мила, и все единогласно признали её самим очарованием.

В общем, первый день в Виттенгру прошёл на редкость плодотворно, и Паландора ни капли не разочаровалась в идее приехать сюда. Даже позабыла на время, что именно подало ей такую идею.

Глава 48

На следующий день она проснулась от трамвайных звонков — далёких и ненавязчивых, как звон колокольчика за поворотом заснеженного тракта свежей хрустящей зимой. Рруть уже не спала и наводила порядок. Она рассказала, как ходила вчера на базар с экономкой кианы Фэй.

«Не город, а сплошная ярмарка, госпожа! — восторгалась она. — Сколько народу, сколько всего! А местные парни, не в пример нашим, так галантны. Помогли донести покупки, и даже ни одной неуместной шуточки не отпустили!»

Паландора не стала делиться своим предположением, что такое впечатление сложилось у Рруть, скорее всего, потому что та не понимала ни слова на виктонском. Она порадовалась, что девушке тоже понравилось за границей.

— Где, ты говоришь, находится этот базар? — спросила она.

— Совсем недалеко отсюда. Можно было на трамвае доехать: всего две остановки. Но моя спутница предпочла пройтись пешком в такой погожий день. Я её понимаю, конечно, но так жаль… Хотелось бы разок прокатиться на настоящем трамвае!

— Так чего ты стоишь? — улыбнулась Паландора. — Пойдём, спустимся к завтраку, а после отправимся на прогулку.

День выдался погожий и положительно летний, несмотря на обещанное похолодание. Девушки приоделись и, выслушав последние наставления хозяйки, вышли за порог. Пересекли палисадник в скорбно поникших бело-брусничных фуксиях и очутились на улице — широкой, светлой, утопающей в зелени от выходящих на неё соседних дворов и садов, от живых изгородей и цветочных горшков, заполонивших фасадные балконы. По ней гостьи вышли на проспект и оказались напротив трамвайной остановки, нынче полупустой. Принялись разглядывать схему путей: вот тут Паландору и настигло помутнение сознания.

«Как всё мудрёно…» — добавила Рруть, углубившись вместе с ней в изучение схемы.

Вскоре подъехал трамвай, и они чуть не поднялись было в машинный вагон, перепутав его