крикнул Данияр. Но люди, услышав выстрелы, обезумев от животного страха перед разъяренными поражением басмачами, уже сломя головы разбегались по домам, узеньким улочкам и закоулкам в надежде на то, что их там никто не найдет.

По площади, где только что веселился народ, во весь опор проскакали вооруженные всадники, гикая и стреляя в людей, не успевших схорониться по домам. Они решительно осадили лошадей у мечети, где вместе с местным богословом в ожидании непременной кары склонил голову старейшина.

— Салям алейкюм, мусульмане, — властным голосом произнес Бакши-хан, чуть было не наскочив на стариков.

— Алейкюм, ассалам, — ответили аксакалы, низко поклонившись.

— Приказываю собрать здесь всех правоверных, — грозно приказал курбаши, — с ними будет говорить Повелитель Локая, токсобо Ислам-бек, да возвеличит его Аллах за верность исламу и уничтожение неверных!

Пока под ударами плеток и ногаек воины ислама собирали на площади правоверных, к мечети, с приличествующим ему эскортом, подъехал Ислам-бек. Подъехав к устремившему в небеса взор ишану, он грозно спросил:

— Разве пристало вам, слуге Аллаха, вместе с этими грязными рабами противиться воле эмира, которую я исполняю по его поручению?

— А что я мог поделать, так решили жители кишлака, — развел руками богослов.

— Вы должны были словом Всевышнего удержать этих заблудших овец, развращенных большевиками, от смертных грехов. Ибо поправший законы ислама и обычаи предков уподобится гяуру, как гяур, должен умереть.

— Доводы зачинщиков перевесили мои слова и молитвы, — удрученно произнес ишан.

— Назовите мне имена предводителей, и я отпущу вас на все четыре стороны.

— Кузнец Данияр и Азамат-мерген, — одним дыханием выпалил богослов и, испуганно озираясь по сторонам, заторопился в мечеть.

— Я не услышал имени кишлачного аксакала, — остановил ишана следующий вопрос.

— Аксакала заставили выполнять волю общества, — ответил тот, — в нападении на вас он, насколько я знаю, участия не принимал.

Говорить о коне, предоставленном старейшиной гонцу, и о самом гонце служитель Аллаха не стал, потому что Керим был его лучшим учеником. И неизвестно, чем мог обернуться для него этот факт, если бы об этом узнал грозный курбаши.

Когда на площади собрались все жители кишлака, Ислам-бек, смерив молчаливую толпу презрительным взглядом, грозно произнес:

— Сегодня вы совершили смертный грех, отправив к Аллаху моих лучших джигитов. Но я пощажу вас, если вы выдадите зачинщиков.

Толпа напряженно молчала. Никто из дехкан даже не пытался высказаться.

Оценив молчание, как новую попытку сопротивления, токсобо приказал своим нукерам:

— Сжечь этот кишлак, где живут неверные, с потрохами продавшиеся большевикам.

Смелые в боях с безоружными людьми басмачи без промедления кинулись выполнять распоряжение вожака. Вскоре запылали дома, раздались вопли женщин, крики детей.

— Ну что, сыны ослицы, черные душой и невежественные в вопросах веры. Опомнитесь! Если вы будете и дальше молчать, то клянусь книгой книг — Кораном, что всем вам, вашим женам и детям мы укоротим жизнь, заберем все ваше имущество, а от кишлака Кайсар не оставим ничего, кроме свежих могил. Говорю вам, отдайте нам в руки своих зачинщиков… — Ислам-бек осекся, думая, называть имена предводителей или все-таки заставить дехкан самим назвать их. — Приказываю вам выдать нам кузнеца Данияра и охотника Азамата. Мы поступим с ними по закону и казним легкой смертью.

Из толпы вышел еще не до конца отрезвевший от победного угара кишлачный балагур и, бросив на грозного курбаши насмешливый взгляд, громко произнес:

— О чем тут кричит и беснуется этот ожиревший боров? Он хочет, чтобы мы ему опять насыпали под зад соль и нагнали куда подальше? Что вы поджали свои хвосты, мусульмане? — крикнул он, кидая в ошарашенного таким выпадом бека снятые с головы тряпки. — Гоните эту бешеную собаку!

Толпа зашумела, воздух потрясали кулаки возмущенных дехкан, со всех сторон неслись угрожающие выкрики.

— Убирайся, сын шакала, палач, убийца, подобру-поздорову!

— Я знал, что безумцы остаются безумцами! — с ненавистью глядя на толпу, прокричал Ислам-бек, с трудом придя в себя от всего увиденного и услышанного. — Ну что же, ваш смертный час наступил!

Ислам-бек направил коня на кишлачного любимца. Тот стоял на месте, не собираясь отступать перед врагом ни на шаг. Жеребец, подойдя вплотную к смело глядящему в глаза смерти человеку, всхрапнул и остановился.

Ислам-бек вытащил из кобуры револьвер и дважды выстрелил в смельчака.

Это послужило сигналом для остальных басмачей. Началась кровавая расправа. Запылали скирды соломы, сложенные на крышах домов и пристроек, заготовленное для очагов топливо. Над кишлаком заклубился жирный черный дым. В бушующем пламени горела пшеница, политая потом и кровью кишлачных трудников.

Вырезав почти всех мужчин, басмачи согнали на площадь стариков, женщин и детей, которые со страхом и ужасом в глазах глядели на распятого на дереве человека. Лица его не было видно, вместо него кровоточило кровавое месиво. Только потому, что тело замученного насмерть человека было велико и широко в плечах, можно было догадаться, что на дереве нашел свою смерть кузнец Бахтияр. Одна из женщин, вопя и размазывая вымазанное в саже лицо, бросилась к дереву и, обняв истерзанные, кровоточащие ноги, начала бесноваться и кричать, призывая на головы палачей гнев Аллаха. Но Всевышний молчал, и тогда женщина сама кинулась с камнем в руке на стоящего рядом басмача, но не успела она поднять для удара руку, как прозвучал выстрел, и, тихо всхлипнув, она опустилась на землю.

— Эта безумная женщина предана легкой смерти! — крикнул курбаши Бакши-хан. — Вас же ожидает смерть страшная. Всех вас мы скинем с обрыва, чтобы души воинов ислама, которых погубили ваши отцы и мужья, возрадовались своему отмщению!

Глава XI. Бухара. Август — сентябрь, 1924 год

— Золотая ручка предоставила мне документы, полностью обличающие правительство и Совет народных вазиров Бухарской народной республики в сговоре с басмачеством и подготовке контрреволюционного заговора с целью воссоздания бухарского эмирата, — с искренней гордостью за своего агента сообщил Агабек своему резиденту. — После бегства эмира в Афганистан контрреволюция приложила все силы для укрепления своих позиций в аппарате молодой Бухарской республики. Используя нехватку подготовленных кадров, идейную незрелость многих бухарских коммунистов, реакционные элементы сумели занять важные посты. В правительстве республики, в органах советской власти на местах оказалось немало бывших беков, эмирских чиновников и баев. Они саботировали демократические преобразования, тормозили советское строительство. Стремясь вызвать недовольство населения советской властью, проводили необоснованные репрессии в кишлаках, такие, как аресты советских активистов, конфискацию зерна и имущества.

Как удалось выяснить, многие контрреволюционеры, занявшие ответственные посты, вошли в прямую связь с басмачами, помогали им вновь собрать свои силы. Басмаческое движение стало возрождаться. Восстанавливали и укрепляли свои отряды Давлет-бай — в Бальджуане, Султан — в Дарвазе, Максум