Теперь, на пятый день разлуки с любимой, он очень об этом сожалел. Стараясь утихомирить сердечную боль, он вспоминал свою первую встречу, первые поцелуи. Но это не помогало. Сердце, предчувствуя предстоящую долгую разлуку, стонало и плакало, проклиная цементирующий все его существо — долг. С трудом преодолевая нахлынувшие чувства, Агабек, лежа на кровати в своем пустом и холодном гостиничном номере, холодно размышлял над тем, как провести их заключительную встречу перед тем, как Соломея навсегда покинет Бухару и обоснуется в Кабуле.

Глава XII. Бухара. Сентябрь, 1924 год

Однажды Агабека вызвал в назират — наркомат по военным делам Бухарской республики — Андриевский — начальник штаба бухарской армии и его непосредственный начальник по официальной должности.

— Товарищ Агабек, я хочу вам дать очень ответственное партийное поручение, — без всякого предисловия начал он. — В одном из самых басмаческих районов Гиссарской долины, в городе Денау, недавно на усиление направлены кавполк Красной армии, артиллерийский дивизион и два кавалерийских эскадрона доброотрядовцев из числа преданных революции местных жителей. В гарнизоне есть опытные, закаленные в боях бойцы и командиры, достаточное количество оружия, боеприпасов и коней, но до сих пор нет ожидаемых нами результатов. Несмотря на постоянные рейды, частями и подразделениями гарнизона не ликвидирована еще ни одна банда. По докладам из Денау создается впечатление, что басмачей кто-то предупреждает о замыслах наших кавалеристов. Мне кажется, в командовании гарнизона завелся предатель. Кроме того, там совсем плохо с разведкой. Помогите нашим товарищам на месте. Я не могу вам, товарищ Агабек, приказать, потому что знаю: у вас и здесь дел много. Поэтому я прошу вас! Взываю к вашей партийной совести! Ведь что ни говори, а вы числитесь у меня заместителем по разведке. — И столько в этих словах было надежды и отчаяния, что Агабек не мог не согласиться с доводами того, кого он уважал не только как военспеца, но и как большой души человека и опытного командира, от прапорщика до полковника прослужившего в богом забытом Туркестанском военном округе.

— Хорошо, товарищ Андриевский, я на этой неделе съезжу в Денау. Постараюсь помочь товарищу Кауфману. Кстати, я с ним встречался перед назначением на должность замкомполка по разведке. Он оставил у меня хорошее впечатление, — без обиняков согласился Агабек.

— Вот спасибо! Вот спасибо! Я искренне признателен вам за то, что вы согласились нам помочь, — обрадовался начальник штаба, словно Агабек сделал ему личное одолжение.

Агабек за время работы в Бухаре успел побывать во многих городах и населенных пунктах, но в Денау ни разу не был. Зная, что Гиссарская долина кишит большими и маленькими бандами басмачей, он решил не ждать каравана, который раз в месяц доставлял в отдаленные гарнизоны боеприпасы и продовольствие. Переодевшись в рубище дервиша, он пешком направился в Денау. Это перевоплощение давалось ему без особого труда. Со своей восточной внешностью и прекрасным знанием местных языков и обычаев путник ни у кого не вызывал подозрения. Напротив, завидев дервиша, даже в самых бедных кишлаках и семьях ему всегда предоставляли лучшие кушанья и ночлег.

Общительный по своей природе, Агабек, пользуясь своим богословским саном, проводил с людьми, встречающимися у него на пути, миротворческие беседы, узнавая от них о зверствах и бесчинствах, которые чинили в долине басмачи. Заранее думая о налаживании между Бухарой и Денау эстафеты для ускоренной передачи оперативной информации, он заводил доверительные отношения с наиболее достойными, на его взгляд, людьми, которым до смерти надоели разбойничьи набеги бандитов.

Чем ближе подходил Агабек к Денау, тем чаще наблюдал страшную картину бедствия, постигшую гиссарцев. Прошедшая по долине волна эпидемий, бесчинства и грабежи многочисленных басмаческих банд привели города и кишлаки долины в запустение. Высохли арыки на полях, вместо пшеницы и хлопка стояла плотная стена болотных камышей. Тугайные заросли завоевывали дворы и улицу за улицей. По ночам на уцелевших крышах домов многих кишлаков по-детски, тонкими голосами выли шакалы, зловеще хохотали гиены.

Некогда богатейший город, на площадях которого еще недавно шумели базары, слышались говоры купцов из самых разных восточных и даже европейских стран, встретил запыленного путника угрюмым, настороженным молчанием.

Грязные, узкие улочки старого города, застроенные непрерывно тянущимися глинобитными мазанками, подозрительно смотрели на редких прохожих подслеповатыми оконцами. Только выйдя к центру города, Агабек увидел настоящее лицо Денау. На длинной и узкой площади, по периметру которой угрожающе нависали своды мечетей и медресе, пронизывающие голубое небо минареты, откуда азанчи провозглашали всемогущество бога, шумел и суетился восточный базар. Правда, центральная площадь была не так празднична, богата и многоголоса, как торжище в Бухаре. Агабек не сразу понял, чем же отличается денауский базар от бухарского, и только заглянув в чайхану и пообщавшись с ее завсегдатаями, понял существующую разницу. Просто на местном базаре было мало купцов, а еще меньше — покупателей. В грязной и закопченной чайхане в основном были мелкие перекупщики, темные дельцы, лошадиные барышники, опиумокурильщики, анашисты, монахи дервишеских, мусульманских орденов. Весь этот люд оседал в чайханах, бродил по базарам, щупал товары, при удобном случае прихватывая их с собой, вел азартные игры, толкался, пел, торговался, выпивал несметное количество чая. Вместо умерших от эпидемий, голода и войны денаусцев город заполонил самый различный сброд.

От чайханщика Агабек ненароком узнал и о том, где был расквартирован гарнизон Красной армии. Щедро расплатившись со словоохотливым хозяином чайханы, он направился в новый город, который постепенно застраивался трудолюбивыми дехканами. Жители горных кишлаков, спасаясь от кровавой мести курбашей, все чаще и чаще селились в Денау, зная, что могут получить там помощь и защиту советской власти.

На самой окраине, в десятке заброшенных купеческих домов и сараев, расположился красноармейский гарнизон.

Увидев грязного и оборванного дервиша, направляющегося к шлагбауму, красноармеец снял с плеча винтовку и, направив ее на незнакомца, строго выкрикнул:

— Стой! Кто идет!

— Вызови мне товарища Кауфмана, — твердо, по-командирски потребовал Агабек, останавливаясь.

Удивленный чистым русским говором, а больше командирскими нотками в голосе, солдат растерянно оглянулся.

— Товарищ Майборода, там местный оборванец товарища Кауфмана спрашивает, — крикнул он в сторону будки, стоящей рядом со шлагбаумом. Недовольно ворча, оттуда вышел командир с двумя треугольниками в петлицах.

— Кто такой? — спросил он, подозрительно разглядывая наряд путника.

— Вызовите мне товарища Кауфмана, — повышая голос, повторил Агабек. — Долго я еще стоять здесь буду?

Быстро сообразив, что перед ним стоит не какой-то там дервиш, а судя по недовольному голосу, большой командир, начальник поста сразу же отправил в штаб посыльного.

— А вы, товарищ, чтобы не маячить здесь