Все, у кого есть ружья и копья, пойдут с Азаматом-мергеном на противоположную сторону ущелья и залягут в засаде. — Азамат-мерген, — обратился он к невысокому, плотному старику-охотнику, который стоял рядом с ним на краю обрыва, опираясь на старинное фитильное ружье, — вы со своими людьми должны перекрыть тропу вон там, — Данияр указал в сторону противоположной скалы, уступами уходящий под самые небеса, — на первом уступе. После камнепада, который мы устроим, как только басмачи покажутся на дне ущелья, вся надежда на вас. Вы должны устроить такую стрельбу и грохот, чтобы эти дети шакалов подумали, что их поджидает не кучка горцев, а целая армия большевиков. Я уверен, что после этого Ислам-бек со всей своей сворой, как шакал, перепуганный снежным барсом, унесется прочь.

Селяне, выслушав план Данияра, одобрительно зацокали языками, восторженно восхваляя его военный талант и опыт. Не обращая никакого внимания на славословие земляков, кузнец поднял руку вверх, призывая народ к тишине.

— Мы должны послать гонца в Денау, где расположен ближайший к нам гарнизон Красной армии, — объявил он. — У кого есть быстроногий конь, который бы смог доставить нашего гонца к большевикам? — Кузнец знал, что такой конь есть у старейшины, он недавно его подковывал, но, не желая конфликтовать с аксакалом, который когда-то предоставил ему полуразвалившуюся хижину под кузню, дипломатично поставил этот вопрос перед всеми селянами.

— У меня есть конь, — сразу же откликнулся пастух Тимур, но слова его вызвали только насмешки.

— На твоей кляче только за смертью посылать, — съязвил Азамат-мерген. — Я знаю, добрый конь есть у нашего старейшины.

Глаза всех селян обратились к аксакалу. Тот, немного помявшись, неуверенно сказал:

— У меня есть конь, но он еще слишком молод для длительных походов. Но, если надо, я готов пожертвовать им. Кто поскачет за подмогой?

Из толпы вышел стройный джигит в полосатом, рваном халате, подпоясанный выгоревшим на солнце, некогда красным, кушаком, за который был заткнут серп.

— Я готов скакать и день и ночь, чтобы привести на помощь красный эскадрон, — выпалил парень, у которого только-только пробивались усики.

— Керим, ты настоящий джигит, — послышались удовлетворенные крики селян, — ты наш спаситель!

— Скачи в Денау по горным тропам, это будет ближе и, главное, безопаснее. И пусть Аллах покровительствует тебе в этой дальней и нелегкой дороге, — пожелал юноше доброго пути кузнец Данияр.

Заручившись разрешением старейшины, джигит вприпрыжку припустил к кишлаку, и вскоре копыта его коня застучали по каменной тропе, ведущей к перевалу.

Глава IX. Бухара. Июль, 1924 год

После сытного обеда Агабек направился в парк, раскинувшийся вокруг рукотворного озерца, в тени красивейших бухарских медресе Ляби-Хауз и Диван-Беги. Изящные архитектурные сооружения, построенные древними мастерами на берегу пруда в истинно восточном стиле, радовали взгляд. Окруженные вековыми чинарами дворцы знаний были прекрасным местом полуденного отдыха бухарцев, и потому здесь всегда было довольно многолюдно. Присоединившись к небольшой группе красноармейцев, которых от одного старинного строения к другому водил добровольный рассказчик, Агабек услышал мудрую, древнюю легенду из истории Бухары.

— Однажды знатный визирь Бухары Надир Диван-Беги решил выкопать пруд перед своей ханакой, которая и сейчас стоит перед нами, — начал тот свое повествование. — Но тогда на месте пруда стоял дом одинокой еврейки, которая никак не хотела его продавать. Диван-Беги пытался прибегнуть к своему авторитету, но эмир Бухары послал его к совету муфтиев, которые постановили, что нельзя силой отнимать землю у еврейки, так как она платит налог за сохранение своей религии, а значит, может выступать наравне с мусульманами. Тогда хитрый визирь распорядился проложить вдоль стены ее дома арык, и вода постепенно начала подмывать фундамент. Еврейка хотела жаловаться, но в итоге они решили спор мирно: еврейка отдала землю под пруд, а Диван-Беги отдал ей часть своей земли для строительства первой в Бухаре синагоги…

«Как все это символично, — подумал Агабек, прислушиваясь к заунывному голосу рассказчика. — Так же, как и много веков назад, камнем преткновения вновь становится еврейка, правда, для меня она предстает в новой ипостаси. Но, как и в древние времена, я могу воспользоваться мудростью визиря, и взять ее не силой, а миром, любовью и лаской».

Воодушевленный неожиданной, поистине мистической поддержкой, Агабек направился в сторону вокзала. Через час он уже был в Новой Бухаре. Здесь в полулюксе гостиницы «Европа» находилась конспиративная квартира резидента. Лацис лишь в самых крайних случаях разрешал своим сотрудникам использовать этот шикарный по восточным меркам номер для встреч с наиболее ценными агентами.

Портье, который, как небезосновательно предполагал Агабек, был агентом Лациса, по первому же требованию вручил ему ключ.

— В девятнадцать часов ко мне должна подойти женщина. Она спросит у вас товарища Иванова. Товарищ Иванов — это я, — наклонившись к портье, негромко произнес Агабек.

— Я лично провожу ее к вам в номер, — услужливо осклабился гостиничный холуй.

— Хорошо. — Агабек вытащил из внутреннего кармана розовую бумажку в пятьсот тенге и незаметно сунул ее в вовремя подставленную руку портье.

Люкс представлял собой двухкомнатный номер со всеми удобствами. Из прихожей Агабек сразу же попал в просторную комнату, обставленную дорогой мебелью, явно экспроприированной из дворца эмира. Посреди комнаты стоял массивный стол красного дерева с ножками в виде львиных лап. Вокруг него стояли шесть стульев. В стороне, у самого окна располагалось резное кресло. Напротив него примостился кожаный диван. В спальне, кроме широкой, под балдахином, кровати, по бокам которой с трудом вмещались прикроватные тумбочки, стоял вместительный платяной шкаф.

«Да-а! Такая обстановка непременно должна пленить мою черноокую красавицу», — возбужденно думал Агабек, присев на самый краешек огромного, словно трон, кресла. Мечты-скакуны уносили его все дальше и дальше от неприглядной и суровой действительности с ее войной, заговорами, погонями и непременной стрельбой. Во всем этом смертельно опасном хаосе единственной отрадой для него стала Соломея. Женщина его давней мечты, которую он уже неоднократно видел в редких, а потому особенно сладострастных эротических снах. Их бурный роман развивался так стремительно, что Агабек уже не представлял себе, как он сможет объяснить любимой, что основная цель их встреч — вербовка. Вот уже который день в душе его шла непрерывная борьба. Партийный, чекистский долг призывал его забыть обо всех чувствах и с помощью Соломеи начать добывать необходимую для него информацию и документы, к которым она, по предположению Лациса, имела самое непосредственное отношение, а непослушное сердце требовало забыть обо всем этом и предаться чистой, всеохватывающей человеческой любви…

В дверь постучали. Агабек вскочил и, так и не решив окончательно, что делать дальше, кинулся к двери. Через минуту в комнату вошла Соломея.