– Немного, – призналась она.– Вам холодно? – спросил я негромко.

Я снял свой пиджак и накинул ей на плечи. Её улыбка, такая живая и безыскусная, осветила моё сердце изнутри. Вскоре мы обнаружили, что стоим у невысокого парапета, откуда открывался вид на соседние кварталы: переплетение улиц, сверкающих огнями витрин, и нескончаемые потоки машин. София прислонилась к прохладному камню, и я заметил, как при лунном свете её черты обретали смягчённые очертания, подчёркивая женственность и хрупкость.

– Все мы, – тихо произнесла она, глядя вдаль, – словно эти огни: загораемся, гаснем, ищем друг друга во мраке, но порой так и остаёмся одинокими точками в ночи…

В её голосе слышалась грусть, и я почувствовал, как непреодолимая тяга сжимает мою грудь. Я подошёл ближе. Между нами оставалось лишь узкое пространство, казавшееся натянутой струной, готовой зазвучать от малейшего прикосновения.

– Вы не одиноки, – сказал я, не сводя взгляда с её лица. – С этого вечера, я надеюсь…

Не договорив, я замолчал, потому что увидел в её глазах нечто, что остановило поток слов. То было молчаливое согласие, таящаяся готовность открыть сердце тому, кто сумел протянуть руку в миг отчаяния. Бесконечно долго – или, наоборот, чудовищно быстро – наши лица сблизились. Я ощутил тёплое дыхание Софии, мягкий и тонкий аромат её духов.

Мы коснулись друг друга губами в почти невесомом поцелуе – сначала робко, словно боясь разрушить хрупкое очарование момента. Но в той робости таилась искра, мгновенно воспламенившаяся от прикосновения двух душ. Губы Софии были тёплы и чуть подрагивали, а моя рука, сама того не ведая, скользнула к её талии, притягивая её ближе. Лёгкий стон сорвался с её губ, когда наше дыхание смешалось, и в этом звуке был не только зов желания, но и благодарность за то, что мы сумели найти друг друга в безликой толпе.

– Может, пойдём куда-то в более уютное место? – прошептала она, когда наши губы разомкнулись. Её глаза были затуманены рождением страсти.

Я кивнул, чуть дрожа от волнения. Решение пришло само собой: над нами возвышалось то же самое здание, где располагался крошечный кафе-бар, почти никому не известный, ибо служил он в основном для сотрудников компании. Вечером там бывало пусто и тихо. Мы поспешно вернулись внутрь небоскрёба, и охранник, устало обозревающий монитор, лишь мельком кивнул в ответ на моё приветствие, не задавая вопросов.

Пустой зал кафе мы нашли при свете нескольких ламп, уже приглушённых на ночь. Сквозь панорамные окна виднелся разогнанный по вечерним шоссе поток машин, а наверху, в высоте стеклянных стен, играли блики от неоновых реклам. Мы, не сговариваясь, выбрали столик в углу, подальше от входа. София опустилась на стул, и я заметил, как её грудь всё ещё вздымается от неровного дыхания. Мне захотелось ощутить это дыхание у своего плеча, на своей шее, как неотступное свидетельство того пламени, которое вспыхнуло между нами.

Я попросил у бармена два горячих шоколада: в этот час никакого другого напитка уже не предлагали. Но наши мысли всё меньше касались еды или питья. Едва я вернулся за стол с чашками, руки Софии коснулись моих. Я наклонился, и наши губы встретились вновь – теперь уже без тени колебания, словно до этого мы проверяли глубину воды, а теперь отдались волне целиком. Шелковистые волосы Софии коснулись моего лица, образуя лёгкую завесу от внешнего мира.

– Прости, я… – прошептала она, покраснев, когда мы, наконец, оторвались друг от друга, – но я не могу сдержаться.

– И не сдерживайся, – ответил я, сердце сжималось от сладкой дрожи.

Минуты текли, как в зыбком сне: мы говорили о том, как странно знакомство в застрявшем лифте привело нас сюда, оба чувствовали, что происходящее будто назначено свыше. И с каждым словом я всё острее замечал, какие изящные у Софии запястья, как красиво изгибается её шея, как прозрачна её кожа у воротника блузы, где проходит тонкая дорожка ключицы.

Когда чашки опустели, я предложил прогуляться по коридору, ведущему к смотровому балкону на одном из верхних этажей. Мы вызвали лифт снова, на этот раз с лёгким предчувствием чего-то запретного и притягательного: воспоминания о нашем первом «пленении» в металле пробуждало не страх, а горячую, пульсирующую волну в крови.

– Если и застрянем – мы уже знаем, чем заняться, – произнёс я вполголоса.– Только бы не застряли, – шутливо вздохнула София. Я улыбнулся, глядя на то, как мягко падает свет на её лицо.

Лифт беспрепятственно поднял нас к просторному коридору, где окна тянулись во всю стену. Ночью здесь было тихо, лишь слабое гудение вентиляции да редкие щелчки электрики, переключающей режим освещения, свидетельствовали о том, что здание ещё живёт. Я отодвинул стеклянную дверь, и мы вышли на балкон, где лёгкий ветер трепетал волосы Софии. Перед нами открылся завораживающий вид: миллионы огней, переливающихся внизу, словно город надевал свою бриллиантовую диадему.

София, вся дрожа от лёгкого холода и волнения, прижалась ко мне. Я обвил её плечи, склонился, касаясь губами линии её шеи. Я чувствовал, как внутри меня стремительно нарастает желание вновь ощутить вкус её поцелуев и прикосновений. В душу закрадывалась дерзость: в этом пустом пространстве, на высоте небоскрёба, можно позволить себе стать чуть более смелым, чем обычно.

Я ответил поцелуем в самую нежную точку у основания её шеи, и она тихо ахнула, переплетая пальцы с моими.– Как красиво здесь… – выдохнула она, запрокинув голову.

Словно чуткий композитор, я ловил каждый оттенок её ответа: её дыхание участилось, сердце билось всё сильнее. Вся суета дня, деловые графики и суровая рассудочность канули в небытие. Остались лишь двое людей, уставших прятать свои чувства и нашедших в замкнутых стенах лифта смелость признаться себе в том, чего раньше боялись.

Едва ощутимо, но решительно, она повернулась ко мне лицом, скользнула взглядом по моим глазам, словно проверяя, готов ли я отозваться на зов её души. Мгновение – и я уже прижимал её к себе, наши тела тесно соприкоснулись. Её ладони скользнули по моей груди, а я погрузил пальцы в мягкую шелковистую массу её волос. Волна жарких поцелуев стала всё глубже и пылче. Мы стояли так, сливаясь в одно биение сердца, и у меня было чувство, будто сам город, со всеми его замками из стекла и бетона, словно перестал существовать за границей этого балкона.

Внутри меня проснулась отчаянная смелость – я осторожно