насмешек. Менестрели быстро сочинили множество песен про него, Эстель и турнир, и он постоянно слышал отголоски этих песен в коридорах замка, в пиршественной зале, вечером, когда все собирались для беседы в большой гостиной, завешанной гобеленами. Ему хотелось проявить малодушие и спрятаться в своей башне, отсидеться, не выходя из нее, пока не закончится праздник, но его неизменно приглашали на все мероприятия. Эдуар старался держаться в тени, как можно реже попадаться на глаза кому бы то ни было, стал дерганным и нервным. Он привык быть героем, привык быть всегда в центре внимания, но не того внимания, которого удостоился в замке прекрасной графини во время празднования Пасхи.

Тем не менее праздники следовали один за другим, все гости прибыли, ожидали только графа де Патье. Эдуар терялся в догадках, не зная, зачем нужен Эстель отвергнутый жених и ради чего он приглашен. Устав от этой загадки, он решил задать этот вопрос напрямую Эстель. Но Эстель была занята, и ему не досталось ничего, кроме ее улыбки. С одной стороны от нее шел граф дОвернь, опираясь на посох, с другой граф де Тур, и Эдуару оставалось только поклониться и вернуться в башню. Он шел коридорами, когда в галерее вдруг увидел знакомый силуэт. Матильда де Серельи спешила куда-то, и алое платье ее металось, словно молния в солнечном свете, лившемся из окон.

— Ради всего святого, госпожа де Серельи... — Эдуар нагнал Матильду и пошел рядом с ней, — как я понимаю, мы ожидаем только графа де Пуатье. Что случится, когда он приедет?

Матильда остановилась и внимательно посмотрела на него. У нее были темные глаза, и сейчас в них он увидел... сочувствие. Но ответить она не успела. За спиной ее оказался Симон де Шатильон, и на губах его сияла ослепительная улыбка.

— Эдуар, верный пес красавицы Эстель не знает, что собирается делать здесь граф де Патье?

Эдуар окинул его взглядом, но ничего не сказал, пропустив колкость мимо ушей. За последние дни он настолько привык к насмешкам, что предпочитал не отвечать. Ведь и на дуэль за такое не вызовешь. А друзья и враги его были изощрены в искусстве смеха. Не может же он на самом деле отстаивать с оружием в руках то, что он не влюблен в графиню де Шательро. Интересно, как бы это ей понравилось?

— Граф де Патье едет свататься, — сказал Симон, с удовольствием наблюдая, как меняется лицо Эдуара, теряя краски и застывая маской, — прошлое сватовство не удалось, но теперь графиня пригласила столько народу, что свадьбу, скорее всего, сыграют прямо в замке. Спешит дама под венец, так что и ты поспеши, если еще не получил от нее реверансов.

На этих словах Эдуар молча размахнулся, и врезал Симону в челюсть. Симон отлетел к стене, ударился головой о камень и осел, отплевываясь кровью. Матильда бросилась к нему, что-то причитая, а Эдуар развернулся, и пошел прочь по галлерее.

...

Куда он шел, о не знал. Внутри была полная пустота. Абсолютная, мрачная и серая. Его затошнило, и он прислонился к косяку какой-то двери. Мимо пробежала стайка пажей в цветах Овернэ, послышалась знакомая песенка, где он различил слова:

Сей рыцарь был как будто пес,

Ногами бей его!

Он будет руки те лизать,

Что...

Он закрыл глаза. Сердце стучало где-то в горле. Его все еще мутило, а в голове не было ни одной мысли.

Предательство. Вот что это было. Предательство.

Она дала ему надежду, просто чтобы поиграть им. Правы те поэты, что слагают о нем унизительные песни. Со стороны все так и смотрится. Графиня де Шательро забрала с собой побитого пса, и теперь он ест из ее рук. Неужели Эстель настолько жестока? Это был не акт милосердия, ей просто хотелось поиграть с признанным героем, может быть, он внешне ей приглянулся? Поиграть, унизить так, что ему одна дорога — в петлю, и выбросить.

Эдуар размахнулся и ударился головой о стену. Из глаз брызнули непрошенные слезы. Он должен тотчас же покинуть замок. Куда ему идти? Явись он к отцу, тот не задумываясь выпорет его кнутом за то, что опозорил славное имя старого крестоносца. Приятно ли на старости лет слышать подобные песни о собственном сыне? Да и не кнута Эдуар боялся. Он готов был принять любое наказание. Только не презрение в глазах отца, не насмешку в глазах братьев. Не жалость в глазах невесток. Он знал, что обе невестки, Камилла и Жанна, пожалеют его. А старший брат будет жесток, и напишет еще пару десятков песен о его подвигах.

Эдуар закрыл лицо руками, размазывая слезы по щекам. Потом руки его вцепились в волосы, и он снова со всей силы ударился головой о стену.

— Эдуар, прекратите! — услышал он испуганный голос.

Матильда стояла рядом с ним. Она схватила его за руку и попыталась увести.

— Тут много народу ходит, давайте я вас спрячу. Идемте.

Башня его была далеко, и было очевидно, что в таком состоянии до башни он не дойдет. Матильда тянула его куда-то в узкие коридоры, и вот распахнула дверь в довольно большую комнату, усланную персидскими коврами. В комнате была кровать, и Эдуар с трудом дотащив ноги, упал на нее, и разрыдался, как ребенок.

— Эдуар, как вы могли поверить Шатильону? — Матильда присела на край кровати. Рука ее дрожала, когда она протянула ее и провела по его растрепавшимся волосам. В волосах была кровь, и она отпрянула, но тут же успокоилась, поняв, что он просто разодрал кожу о камень, — Эдуар, послушайте меня...

Он не слушал, он вообще никак не реагировал, и только рыдания сотрясали его тело.

Матильда встала, подошла к двери и заперла ее на засов. Не хватало еще, чтобы его обнаружили в ее комнате. Вот будет весело всем насмешникам! Эдуар де Бризе и так попал на язык самым злым и отчаянным стихоплетам, и вряд ли в ближайшее время удастся их унять.

Впрочем, он достаточно быстро затих, и замер, а потом резко сел, уставившись на Матильду.

— Мне нельзя здесь находиться, — сказал он, испуганно глядя на нее.

Матильда подошла ближе. Все же до чего же он красив. Повезло же Эстель вызвать любовь такого красавчика. Матильде было тридцать