class="p1">— Адриан де Сен-Анель на самом деле убит? — спросил он, — вы видели его?

— Он скончался у меня на руках.

Жан-Кристоф склонил голову.

— Благодарю, что не бросили его в беде.

Она дернула плечом.

— Давайте отойдем от госпиталя и прогуляемся по побережью? — предложил он.

Эстель обернулась. Раненым требовалось ее присутствие. Но предложение прогуляться по берегу было настолько заманчивым, что она согласилась.

Волны ласково накатывали на золотистый песок, свежий ветер, без запаха гниющих тел, бил в лицо. Эстель шла по самой кромке воды, радуясь короткой передышке. Жан-Кристоф шел рядом, и что-то рассказывал ей об Акре. Она слушала, пока могла. Но потом резко остановилась. Посмотрела на него в упор.

— Господин де Сонтр. Пожалуйста. Я ищу Эдуара де Бризе, и знаю, что он принял обеты вашего Ордена. Скажите мне, где он.

Жан-Кристоф побледнел. Глаза его расширились, когда он смотрел на Эстель, и по выражению его лица она поняла, что лучше ей никогда не знать правду. Но правда ужа накатывалась на нее огромным огненным смерчем, сжигая на своем пути ее сердце и душу.

— Госпожа Эстель... сестра Эстель..., — он запнулся, боясь сказать ей эту правду в лицо, — я думал, встретив вас здесь, что вы знаете... и что поэтому вы тут оказались.

Она молчала, все уже поняв. Краски сползли с ее лица. Ветер ударил сзади, чуть не сбив с ног. Эстель пошатнулась, но устояла на ногах.

— Эдуар де Бризе не принимал обетов. Последний раз я видел его истекающим кровью после битвы с Симоном де Шатильоном. Эстель... сестра Эстель. С такими ранами не живут. И то, что он не приехал в Святую Землю говорит о том...

— Замолчите! — она отступила от него, будто вдруг вместо тамплиера увидела дьявола, — не говорите больше ничего!

Симон соврал ей! Он убил ее Эдуара! Он убил его уже тогда, и боялся ей сказать! Он знал, что она без колебаний размозжит ему голову, если он признается ей!

Эстель развернулась и бросилась в воду. Она отчаянно бежала на встречу волнам, путаясь в тяжелом мокром платье, падая и снова вставая. Она бежала так, как не бегала никогда, и волны готовы были поглотить ее, когда сильные руки схватили ее за талию и стали тащить назад, как щупальца огромного спрута. Эстель отбивалась, рыдая до изнеможения, пытаясь оторвать от себя руки, но море, спасительное, теплое и ласковое, оставалось позади. Жан-Кристоф поднял ее на руки, и вынес на берег, и долго нес до самого своего шатра, где уложил на ложе и оставил под присмотром слуг. Тамплиерам нельзя касаться женщин, если только они не спасают ей жизнь.

Он ушел, а Эстель лежала, смотря на белую ткань наверху. Сил подняться и что-то делать у нее не было. Совершенное безразличие ко всему накрывало ее, и она будто проваливалась в его яму. Черную, страшную яму безумия, наполненную копошащимися окровавленными телами, грязными и отвратительными.

— Ее срочно нужно вывезти из Акры, — услышала она голоса Жана-Кристофа, — отправьте ее в Марсель. В Марселе тоже нужны сестры, но там все спокойно. Пусть она отдохнет и наберется сил.

Нет. Она не поедет в Марсель. Эстель поднялась, оправляя мокрое платье. Она вообще никуда не поедет. Она навсегда останется здесь, под Акрой.

Сбежать от тамплиеров оказалось не так просто. У Эстель поднялся жар, и три дня она лежала в шатре Жана-Кристофа, ни в силах никуда идти. Она звала Эдуара, рыдала, просила отпустить ее к нему. Отталкивала руки, что несли ей избавление от страданий. Жан-Кристоф перебрался в другой шатер, и постоянно навещал ее, боясь, что она совершит нечто непоправимое.

— У вас есть сын, Эстель, — говорил он, садясь около ее ложа, — подумайте о мальчике. Не бросайте его одного в этом мире. Он может не справиться с ним в таком юном возрасте.

Первое время Эстель не могла думать о сыне. А потом что-то изменилось, и она оказалась в каюте корабля. За окном бурлило море, а она лежала рядом с другими сестрами, которые ухаживали за ней, говорили тихими голосами, что-то рассказывали, смеялись и даже пели. Ах да... Это же баллада о Эстель и Эдуаре. Эстель слушала знакомые слова, радуясь, что певица, красивая женщина с темными глазами, не подозревает даже, что героиня баллады лежит прямо рядом с нею.

Видимо Жан-Кристоф предупредил сестер, потому что на палубу Эстель не выпускали. Она так и пролежала все время до самого Марселя, радуясь, что выбралась из филиала ада на земле, и что скоро ступит на родную землю. Мысли о Викторе все чаще приходили ей в голову, и даже пришло запоздалое раскаяние. Конечно, она не имела права покидать его, уходя из жизни. Пока он еще мал, и она нужна ему. Как жаль, что она не смогла родить ребенка Эдуару... Эстель снова почувствовала, как глаза застилает пелена слез. У нее был бы маленький мальчик со светлыми кудряшками, который напоминал бы ей своего отца, отдавшего жизнь за ночь с ней.

...

Возвращение в замок было безрадостным. Она купила коня и медленно ехала вместе с тремя другими сестрами, которые держали путь в Тулузу. А потом долго ехала совершенно одна, и снова белое платье сестры милосердия открывало ей все двери. Служение ее закончилось, но Эстель не спешила расставаться с ним.

Одним из вечеров она оказалась недалеко от замка отца Эдуара, и долго смотрела на башни, не сдерживая слез. Эдуар говорил, что очень любит своего отца и братьев. Как они пережили потерю? Что сказал старый граф, когда в замок внесли умирающего Эдуара? Как он перенес его смерть? Эстель хотелось узнать хоть что-то о последних днях и часах возлюбленного, но сердце ее сжималось от мысли, что граф и братья не захотят видеть ее, а то и просто прогонят, как врага. Им было хорошо известно, за что убили Эдуара. Интересно, он рассказал отцу подробности их связи, или, как Адриан, не мог говорить, а только метался в бреду?

Эстель спешилась и попыталась справиться с рыданиями. Нет. Она не поедет в замок. Там ее не ждут, там будут ей не рады, и даже если примут, она принесет хозяевам лишние страдания. Она повела коня в поводу, чтобы как можно