и посмотрел мне прямо в глаза. – Но знаешь что, Френки, эта поездка была лучшей в моей жизни, – он быстро моргнул и перевёл взгляд на небо. – Мне было здесь хорошо. Я… ну, ты понимаешь… ты.

Я не сводила с него глаз, и мне было невыразимо больно от неизбежности расставания.

– И ты говоришь мне это только сейчас? Тебе было хорошо?

Он вздрогнул.

– Пожалуйста, не сердись, – сказал он. Его губы побелели, как мел. – Прошу тебя. Ты же обещала.

– Почему? Какая разница? Тебя здесь всё равно не будет. Поглядите-ка на него, раздаёт указания перед тем как бросить меня. Настоящий друг, нечего сказать…

В моём голосе постепенно нарастало бешенство, и Скенлон принялся оглядывать сад боязливыми, дёргаными движениями, словно испуганная птица.

– Френки, умоляю. Не делай этого. Просто… давай попрощаемся спокойно, хорошо? Я знаю, что ты расстроена…

– Это ещё мягко сказано!

Он съёжился, затем с ужасающей откровенностью посмотрел мне в глаза.

– Послушай, Френки, пойми меня правильно – это хорошо, что мы расстаёмся. Я рад, что больше никогда тебя не увижу.

При взгляде на моё лицо он хотя бы соизволил смутиться и сказал:

– Нет, прости, я не то имел в виду!

Но было уже поздно. Жужжалки внутри меня затрещали своими зазубренными крыльями.

– Я думала, мы друзья, Скенлон, – сказала я. И вдруг я отчётливо осознала, что это значит. – Если ты уедешь, у меня никого не останется, никого. Ты не можешь уйти. Ты… нужен мне.

Теперь ты единственный человек в моей жизни – то есть в смерти. Ты единственный, кто меня видит.

– Я не нужен тебе, – пробурчал он. – На самом деле без меня тебе будет лучше. – И он бросил на меня пронзительный взгляд, прежде чем сказать: – Конец сеанса, Френки!

Затем он развернулся и направился обратно в дом через кухню.

Я последовала за ним, спотыкаясь и нечаянно проходя сквозь туристов, ничего не соображая от щемящей боли, безуспешно стараясь придумать, как убедить его остаться, не бросать меня – по крайней мере, не так…

Мы как раз дошли до прихожей, когда из полумрака выступила фигура.

– Здравствуй, сын, – сказал Кролер.

– Папа, – сказал Скенлон неожиданно виновато, будто его застукали, когда он воровал конфеты. – Я… просто…

– Прощаешься? – сказал Кролер.

Что-то в его взгляде, прочёсывавшем прихожую, заставило меня вздрогнуть.

– Когда я не обнаружил тебя дома, я сразу догадался, что ты здесь.

Скенлон весь сжался в комок, подходя к отцу.

– Может, ты нашёл сувенир? – спросил Кролер. – Я хотел бы взглянуть.

Скенлон покачал головой.

– Нет, – сказал он безучастно. – Я бы сказал, если бы нашёл.

– Неужели сказал бы? – сказал Кролер. – Неужели?

Первым взгляд отвёл Скенлон.

В следующее мгновение Кролер весело произнёс:

– Что ж, всем не угодишь.

И опустив тяжёлую руку на плечо Скенлона, он подтолкнул его к двери.

Если Скенлон выйдет через эту дверь, я, возможно, больше никогда ни с кем не смогу поговорить.

Я побрела за ними мимо мужчины, пристёгивавшего своего малыша в детской коляске.

– Скенлон! – я обогнала парня и умоляюще протянула руки, заглядывая ему в глаза. – П-пожалуйста, давай поговорим…

С леденящим душу взглядом, будто предчувствуя катастрофу, Скенлон повернул голову направо, затем налево, но отец продолжал тянуть его ко мне, и секунду спустя он толкнул Скенлона прямо на меня.

Зря он это сделал!

Я стояла, задыхаясь, отплёвываясь от запаха пота, чёрствых пончиков и прокисшего молока, а кроме всего этого, я почувствовала что-то ещё – похожее на остывшую золу, останки угасшего огня. Мне следовало обратить на это особое внимание, но в тот миг я была взвинчена до предела и благоразумием не отличалась.

– СКЕНЛОН ЛЕЙН!

крикнула я так громко, что воздух вокруг нас содрогнулся, и малыш в коляске расплакался. – Скенлон Лейн, не смей проходить сквозь меня!

Будто в чаду, я заметила, что все лампочки в сумрачной прихожей замигали, словно по ним ударил электрический разряд. Бородавчатая Эда поглядела на них озадаченно.

Краска схлынула с лица Скенлона, а Кролер медленно нагнулся и стал возиться со своей старой, испачканной, чёрной кожаной сумкой.

Я едва взглянула на странную штуковину – нечто среднее между лэптопом и пылесосом, – которую достал Кролер.

Мне было всё равно, даже когда Кролер сказал Скенлону сквозь зубы:

– Что бы ты ни делал, продолжай. Кажется, это работает.

Я просто стояла и кричала на Скенлона, а он мотал головой и дёргал отца за руку, повторяя:

– Пожалуйста, папа, только не этого!

Пожалуйста!

Пожалуйста!

Кролер напрочь игнорировал и мольбы Скенлона, и уговоры Бородавчатой Эды, что пора уходить, потому что они закрываются. Вместо этого он целеустремлённо, с блестящими глазами нажимал на кнопки своего прибора. Я рассеянно взглянула на него. Из прибора торчали консервные банки. Странно. Но моё внимание привлекло кое-что другое: лицо Кролера, точнее, как сильно оно изменилось. Про устройство я и думать забыла.

Потому что он больше не казался обходительным учителем географии, вовсе нет, – как мне вообще в голову могло прийти, что он мягкий и кроткий человек? Его глаза сверкали мрачной решимостью, и, чем больше Скенлон тянул его за пиджак, – безуспешно, – тем шире становилась его зловещая улыбка.

Тогда Скенлон, издав жуткий сердитый вопль, пнул устройство, на что Кролер, даже не глядя в его сторону, со всего размаху ударил сына по щеке. Хотя я видела ярко-красное пятно на его лице, парень не издал ни звука.

Я с яростью посмотрела на человека, который ударил моего друга, и вдруг мир стремительно сузился в моей голове, пока не осталось лишь одно желание. В бешенстве я схватила ближайшее, что попалось под руку, – коляску с пристёгнутым в ней ревущим младенцем.

– Да когда же ты замолчишь?! – заорала я и со всей силы швырнула коляску в сторону лестницы.

Нижняя ступенька сдержала её полёт, и она приземлилась на бок, колёса бешено вращались. Отец бросился к коляске и с посеревшим от страха лицом схватил ребёнка на руки.

– Мне так жаль, – начала Бородавчатая Эда, когда мужчина с малышом выбежал из дома.

Я снова подняла коляску и, восхищаясь своей невероятной силой, кинула её в стену. Все лампочки над нами вдруг одновременно лопнули, и прихожая наполнилась громким гулом, будто включили пылесос.

Скенлон всхлипнул.

– Папа, когда ты остановишься, наконец?!

Мир вокруг меня закружился, завертелся, и я почувствовала, как что-то тащит и тянет меня, засасывая и сжимая в узкую трубу, и вдруг я шлёпнулась на дно тесной металлической коробки.

Где подозрительно пахло тунцом.

– Что происходит? – закричала я. – Скенлон! Ты там? Помоги!

Через несколько мгновений до меня донёсся приглушённый