раза два – сам рассказал как-то по пьянке. Половину России немцам отдали тогда, а льготы и машину ему давай! Да и был бы артиллерист, а то ведь ездовый, всю войну при лошадях! За всю войну одна «Красная Звезда», и то уж в конце, когда её всем без разбору стали давать. Зато после войны медалей надавали – иконостас! И кто ему на эти льготы должен зарабатывать? Вдовы да сироты? После войны было что ни семья – вдовы да сироты.

Вот ты представь: пришли мы с твоим отцом с фронта, баб, у которых мужиков на фронте прищёлкали, девок, ребятишек малых, сирот собрали бы и сказали: «А теперь, бабы и девки, будете нам на машины зарабатывать!» Мы, дескать, вас спасли от немца, теперь нам за это льготы. А то, что мы миллионы тех же девок да ребятишек оставили под немца, – это как? За это тоже нам льготы? Мне от государства за Победу ничего не надо, сколько платят, столько и ладно, и машины не надо, и таблеток тоже, я вот как заварю зверобоя…

Иван вспомнил их соседку Агнею, недавно умершую. Муж у неё убит был в первых боях, одна в войну в колхозе вырастила троих ребятишек, младший и родился в сорок первом, в самый сенокос.

– Ну ладно, Иван Павлович, пойду я, надо ещё в магазин зайти… – стал прощаться Иван Григорьевич. – О, опять эти едут! – махнул он на проехавшую по дороге вдоль кладбища белую иномарку.

– Кто такие? – спросил Иван.

– Как их… рэкетиры. Из райцентра приезжают пенсии у наших старух трясти.

– Не понял. Как это – трясти?

– Да чего непонятного-то? Приезжают к нам дань собирать. Каждая, если не хочет, чтоб по голове тюкнули да в крапиву, должна с пенсии им по триста рублёв, как они говорят, отстегнуть. Вот так все наши деревни в волости и обложили – получается, как в старину иго татарское.

– Ни хрена себе… А в милицию жаловались?

– Да какая у нас здесь милиция… Один участковый на три или четыре волости. Ездил я однажды в райцентр, бумагу написали, оставили начальнику, а что толку? А эти сначала доедут до крайней деревни, до Марковской, а от неё и заворачивают в каждую деревню. К нам, стало быть, заедут часа через два. И что ведь особенно обидно – кавказцы ездят!

Иван побелел: «И здесь они? В нашей-то глухомани?»

– Иван Григорьевич, иди сейчас домой, приготовь какую-нибудь кочергу и пару лопат, – сказал Потёмкин. – А лучше найди, должен у тебя быть, такой тесак, лучину на самовар щипать.

– Да ты что, Иван… Их же трое и наверняка с ножами, а то и с чем посерьёзней.

– Делай, что сказал…

Потёмкин посидел ещё немного у могилок и стал собираться. И всё думал, думал, о войне своей проклятой…

«Заново бы её начать, да ничего не переиграешь…»

Иван вспомнил, как ему довелось побывать в Москве в день начала первой чеченской кампании, двенадцатого декабря. В штаб округа посылали, а приехал что-то рано в тот день в столицу, надо было убить время, и Потёмкин пошёл на Красную площадь. На самой площади ещё не было ни души, на окрестных улицах тоже. Только у Мавзолея жалобно выл бездомный пудель. Впечатление было такое, что население оставило город, а неприятельская армия в него ещё не вошла.

Первый повстречавшийся Потёмкину прохожий занимался тем, что расклеивал листовки на стенах домов. Листовка приглашала на митинг протеста женщин, который должен пройти у ВДНХ. Протеста, как гласила листовка, против начавшейся войны в Чечне.

«Война? А мы почему ничего не знаем?» – удивился Иван.

Получив бумаги в штабе округа, Потёмкин к двенадцати часам, времени начала митинга, приехал к ВДНХ. На площади перед выставкой уже бродили несколько сотен человек, то и дело колыхались на ветру красные знамёна.

Какой же митинг в тогдашней Москве без Виктора Анпилова – «агитатора, горлана, главаря».

– Англия… Америка… Буржуазия… – заглушал громогласный Анпилов плач Танечки Булановой из ближайшего «комка».

Ивана толкнули двое мужчин, пробиравшихся через толпу с импортным телевизором, только что купленным где-то на выставке.

Некоторые старушки стояли с кастрюлями и ложками в руках. «Это при трещащих-то от изобилия прилавках московских магазинов!» – подумал Иван.

Анпилов предоставил слово «национальной героине СССР» Сажи Умалатовой. Оказалось, что она только что из Чечни, у неё там под гусеницами российских танков погиб отец. Толпа завелась ещё больше.

Вот слово взял дьякон Виктор Пичужкин. Такой безобидный с виду, и фамилия более чем скромная, но сколько же оказалось энергии в этом человеке! «Эх, комиссаром бы ему в Чапаевской дивизии вместо Фурманова, а не дьяконом в наши дни, – подумал Потёмкин. – Не дали бы тогда бойцы сгинуть Василию Ивановичу, а как бы обогатился наш фольклор после его комиссарства!»

– Да здравствует советская власть! – от души воскликнул дьякон в заключение своей речи.

После выступления представителя Украины над площадью разнёсся призыв:

– Слава социалистической Украине!

«Социалистической? Совсем охренели!» – подумал Потёмкин.

В мегафон Анпилов предложил собравшимся быстрее переместиться на Пушкинскую площадь. Вместе с толпами людей, в основном бойких бабушек, Потёмкин доехал до места назначения. На постамент памятника Пушкину уже взгромоздился Анпилов.

Тут же были группы людей из «Выбора России», кто-то орал как на рынке:

– Это наше место! Уходите к себе на Манежную!

Какой-то здоровяк в чёрном построил цепочку из решительно настроенных мужчин, чтобы «красные» не занимали их место, но тщетно – толпа анпиловцев всё прибывала.

Демократы отошли чуть в сторону, но подняли трёхцветные флаги и лозунги – «Борис, очнись!», «Борис, на сей раз ты неправ!», «Независимость Чечне!», «Военщина подставила президента!». Из толпы торчали портреты Ельцина и Сахарова. «Красные» подняли свой лозунг – «Свободу чеченскому народу!». Тут же молча стояли несколько групп явно из чеченской диаспоры, все в новых дублёнках.

Обстановка на митинге накалялась с каждой минутой.

– Стрелять, стрелять и стрелять! – рычал мужчина в потёртом пальтишке в сторону «красных».

– Я тебя запомнила, демократ проклятый, первого повешу! – закричала женщина с портретом Ленина в руках.

Рядом с Потёмкиным сцепились две старухи:

– Это вы, коммунисты, во всём виноваты!

– Это вы, демократы, всё развалили!

Иван стал их разнимать:

– Да ведь обе же наверняка выполняли одни пятилетки, да и пенсии получаете одинаковые!

– Я не гражданин, а господин, – процедил сквозь зубы мужчина в дублёнке, явно из новых русских, когда какая-то женщина попросила его посторониться.

– Я Белый дом два раза защищал! – орал какой-то длинный сухой старик.

– Ну и дурак ты старый! – сказала ему бойкая бабулька.

Демократы тщетно пытались организовать здесь свой митинг, но переорать Анпилова было невозможно, и они отошли к ступенькам кинотеатра «Россия». Многие из толпы перебегали туда-сюда, чтобы послушать ораторов из обоих лагерей.

Из выступлений ораторов Потёмкин понял, что обе стороны против ввода войск в Чечню, и те и другие осуждают президента.

– Давайте объединимся, если сейчас мы вместе! – громко крикнул высокий парень в очках.

– С коммунистами? Ни за что! – ответила толстуха в дорогом пальто.

– Гай-дар! Гай-дар! – скандировала толпа.

Появился Егор Тимурович, что-то стал говорить сразу в три мегафона, но у Анпилова глотка была как лужёная – переорал. Что-то говорили Юшенков, Боровой, ещё какие-то незнакомые депутаты Госдумы, но Потёмкин понял только, что все они осуждают ввод войск в Чечню.

Появилась Валерия Новодворская – в роскошной шубе, с группой седых мальчиков.

– Ввод войск в Чечню – это крах демократии в России! – заключила Новодворская.

«Ну и хрен бы с ней, с демократией», – озираясь, подумал Потёмкин.

– На Кавказ хочу ездить отдыхать! – заорала вдруг над ухом какая-то баба пудиков