толпился простой народ, няньки с ребятами, и все пили воду, черпая ее жестяными кружечками из бассейна. Тут же торговка с лотком и банками продавала варенье для воды.

– Женщина в настоящем испанском костюме! Настоящая испанка! Наконец-то увидала настоящую испанку! Смотри! – воскликнул Николай Иванович, дернув за руку супругу.

И в самом деле, перед ними вырисовалась красивая черноокая молодая женщина в кружевном уборе, окружающем высокую гребенку с бусами и блестками, на голове, в черной юбке на подъеме, в красных чулках с белыми стрелками у щиколок и в башмаках. Она была в белом переднике, и плечи ее были покрыты полосатым черно-желтым шарфом.

– Да это кормилица, – отвечала Глафира Семеновна. – Видишь, она около колясочки с грудным ребенком. Кормилиц-то и во Франции одевают в национальные костюмы.

Действительно, женщина в национальном костюме взялась сзади за ручки детской колясочки и стала пихать ее вперед.

– Кормилица и то… – разочарованным голосом пробормотал супруг. Ну, Испания! Значит, национальные-то испанские костюмы можно видеть только на мамках да на актерах в театрах.

– Да ведь и у нас в Петербурге то же самое. Да и не в одном Петербурге. Даже в деревнях.

– Однако про испанские костюмы везде пишут в стихах и в прозе. Поэты, как за язык повешенные, славят эти костюмы. Ведь для этого мы сюда, в Испанию, и поехали.

– Надо куда-нибудь в глушь ехать. Может быть, там и настоящие испанские костюмы найдутся. Да и на что тебе? Видел сейчас испанский костюм, и довольно. Видел давеча девочку-танцорку.

– Мамка и танцорка в расчет не входят.

Подъехали к маленькому скверу, разбитому посреди бульвара, украшенному роскошным цветником. Из сквера возвышалась колонна со статуей Христофора Колумба. На нее тотчас же обратил внимание супругов извозчик.

– Христофор Колумб… Это ведь тот, который открыл Америку, – сказал Николай Иванович, услыхав имя Колумба.

– Да, да… Он самый… Знаменитый мореплаватель, – откликнулась супруга. – Ты помнишь, ведь даже пьеса была «Христофор Колумб»? Мы смотрели ее в Петербурге. Надо выйти из экипажа. Кочеро! Арете! – крикнула она извозчику.

Супруги вышли из экипажа, вошли в сквер, переполненный няньками, ребятишками всех возрастов и неизбежным солдатом, заигрывающим с няньками, и обошли кругом памятник знаменитому человеку.

– Но откуда такое количество ребят! – удивлялась Глафира Семеновна. – В путеводителе я прочла, что в Мадриде всего только двести сорок пять тысяч жителей. Стало быть, в пять раз меньше, чем в Петербурге.

Поехали дальше. Опять фонтан.

– Фуэнте Кастеляно… – сказал извозчик.

Но вот около улицы Сан-Геронимо, идущей от площади Пуэрта-дель-Соль, началось расширение бульвара Прадо, называемое Каррара или Салон-дель-Прадо. Это площадка удлиненной формы, уставленная по сторонам зелеными скамейками и железными стульями, занятыми мужской и женской нарядной публикой. То там, то сям стоят экипажи с сидящими в них расфранченными дамами и мужчинами, точь-в-точь как у нас в Петербурге, на Елагинской стрелке. К экипажам подошли гуляющие пешеходы и разговаривают со знакомыми, сидящими в экипажах. Повсюду масса зонтиков, мелькают в воздухе веера.

– Какая масса публики! И ведь заметь, сегодня будни, а не праздник. Рабочий день, – проговорила Глафира Семеновна.

– Такой уж, должно быть, гулящий народ эти испанцы, – отвечал супруг.

Экипаж еле двигался от тесноты. Еще фонтан.

– Фуэнте-дель-Алькахофа… – отрекомендовал извозчик.

Показался роскошный сад с дивным насаждением. За богатой решеткой видны были лестницы, идущие в гору, а на горе стояло величественное трехэтажное здание.

– Ministern de laguerra… – указал извозчик.

– Военное министерство, – перевела мужу Глафира Семеновна и прибавила: – Видишь, я уж начинаю понимать по-испански.

Опять фонтаны, называемые «Куарто Фуэнтес» – четыре фонтана. Опять кому-то памятник. Снова фонтан, который извозчик назвал фонтаном Нептуна. Бульвар Прадо несколько раз менял свою физиономию: деревья то шли по средине улицы и переходили в какой-нибудь сквер, то шли по сторонам улицы, около тротуаров и опять переходили в сквер.

Еще фонтан – фонтан Аполлона. Бульвар пересекла широкая улица, тоже с насаждением около тротуаров, но довольно жидкими. На перекрестке ее извозчик остановил мула, указал на улицу и произнес:

– Кале-ле-Алькаля… Пуэрто-лель-Алькаля.

В конце улицы виднелась и «Пуэрто», то есть ворота. Это широкие ворота в римском стиле с тремя проездами и двумя проходами для пешеходов.

Бульвар Прадо кончился, извозчик повернул мула и повез супругов тем же путем обратно.

– Апрезан в парк? – спросила извозчика Глафира Семеновна, ткнув его в спину зонтиком.

Он обернулся и отвечал:

– Си, сеньора.

– Вообрази, и он уж меня понимает, – сказала она мужу.

69

Выехав на площадку Салон-дель-Прадо, экипаж свернул налево. Показалась решетка с богатыми насаждениями за ней. Это сад «Буэн-Ретиро», разбитый еще при короле Филиппе IV. Из-за решетки виднелись гиганты дубы, каштаны, белые акации. Вот и темно-зеленая листва лимонных деревьев с только еще начинающими желтеть плодами.

Начался парк с прекрасными широкими аллеями для проезда экипажей и пешеходов. Деревья вековые с гигантскими стволами, бросающими обильную тень. Гуляющей публики немного. Экипажей еще меньше. На скамейках в уединенных местечках виднеются издали влюбленные парочки. Кое-где мелькает солдат. На перекрестках больших аллей тумбочки с струящейся из них ключевой водой – и непременно у каждой тумбочки три-четыре человека, пьющие воду. Непременно около каждой тумбочки нищая или нищий, предлагающие публике стакан для питья воды и при этом выпрашивающие себе подаяние. У некоторых нищих бутылки с фруктовым соком, который они также предлагают к воле. Некоторые нищие в грязных жилетах нараспашку, с одеялами через плечо и в шляпах с широчайшими полями (сомбреро) имеют такой вид, что их можно скорей принять за разбойников, чем за нищих.

Вот и площадка, уставленная железными стульями перед эстрадой с пюпитрами для нот, но на площадке никого из публики. Только пять-шесть разношерстных молодых собак играют друг с другом и подняли облако пыли. Очевидно, здесь иногда играет музыка. Вот и маленький ресторан со столиками на веранде, но он пуст. На веранде виднеется только лакей, зевающий в салфетку. Вот между деревьев и кустарников блеснуло что-то серебристое.

– Там река, – сказала Глафира Семеновна мужу. – Не может быть, чтоб это был Манзанарес. Пойдем… Посмотрим. Надо остановиться.

Они остановили экипаж и вышли из него. Супруги не прошли пяти-десяти шагов, как перед ними открылась зеркальная поверхность довольно большого, совершенно четырехугольного, замечательно чистого пруда. У берега была пристань, и около нее стояли причаленными две лодчонки. Какой-то спортсмен в полосатой фуфайке с головой, повязанной красным шелковым платком, плавал на лыжах, держа в руках весло с лопатками на концах.

– Вот тебе испанский костюм, – указала Николаю Ивановичу супруга.

– Какой же это испанский! Это скорей костюм акробата, – отвечал тот.

– А платок-то красный на голове с концами, завязанными