Один из приказчиков фыркнул со смеха и отвернулся.

– Эка деревенщина! – сказала Глафира Семеновна. – Вот тебе и Мадрид. А у нас-то в Петербурге в каждом магазине говорят по-французски или по-немецки.

В магазине были два покупателя. После предложения вопросов о языках и они как-то подозрительно уставились глазами на супругов.

– Совсем дикий народ! – прибавил Николай Иванович и указал одному из приказчиков на плащ, прося жестами снять его.

О цене нечего было спрашивать. Она стояла на ярлыке, пришпиленном к плащу. Крупными цифрами было напечатано: 38 pesetas.

Приказчик в испанских бакенбардах, черный как жук, снял плащ и накинул его на Николая Ивановича. Николай Иванович запахнулся, выставив фиолетовый подбой, и стал позировать перед большим зеркалом. Приказчик достал с полки черную фетровую шляпу с широкими полями и подал ее Николаю Ивановичу, сказав:

– Sombrero, cabalero…

– А! Шляпа? Пожалуй, можно и шляпу… – отвечал тот, надел ее себе на голову и, обратясь к жене, прибавил: – Совсем разбойник я. Теперь только бы испанский нож. Как он называется-то? Наваха, что ли? Да я и нож куплю себе.

Супруга только пожала плечами и проговорила:

– Совсем ребенок, а у самого показывается седина в бороде.

– Все-таки я куплю себе. Был в Турции – купил феску, в Испании нужно испанский наряд и нож купить, – сказал муж.

– Да ведь такой плащ и испанцы-то не носят.

Плащ и сомбреро были куплены. Глафира Семеновна купила себе два одеяла. Приказчики все это завернули и понесли в коляску.

Поехали дальше: извозчик уж не оборачивался и не обращал внимания супругов на попадавшиеся по пути общественные здания, хотя их было несколько. Проехали мимо театра с расклеенными на нем афишами, проехали мимо казарм с смотрящими из окон чумазыми солдатами в одних рубахах. Попался по пути рынок. Стояли ослы с перекинутыми через спину корзинами с глиняной посудой. Бабы-торговки продавали эту посуду. Супруги остановились и купили себе глиняный кувшин с узким горлом.

Вот наконец и церковь, к которой вез их извозчик. Церковь стояла не на площади, а слитно с домами. Через узенький переулок от нее находились казармы, и за воротами дежурили солдаты в шляпах с перьями и в синих пелеринах.

Экипаж остановился у паперти. Извозчик сказал седокам, указывая на церковь:

– San Francisco el Grande…

Церковь Святого Франциска когда-то предназначалась, как пантеон, для погребения знаменитых испанцев. Она принадлежала монахам, но монастырь очень недавно упразднен, монастырские постройки отняты, и в них помещаются солдаты и военная тюрьма.

Звонили к вечерне, когда подъехали супруги. На паперти множество нищих.

Когда супруги начали осматривать резные двери на паперти, к ним подскочил нищий в кожаных сандалиях, с бородой, в которой запутались луковые перья, и усердно стал рассказывать что-то по-испански, тыкая в резные фигуры дверей, причем несколько раз крестился ладонью. Ему дали медную монету, чтоб он отстал, но он не отставал.

– Как от него чесноком и луком несет! – заметила Глафира Семеновна, морщась. – Алле, алле… – махала она ему рукой.

Это увидал сторож в зеленом сюртуке с синим кантом и нашивками на рукавах, оттолкнул нищего уларом в грудь и, показав ему кулак, сам пошел за супругами, бормоча что-то по-испански. Он распахнул перед супругами занавеску и стал приглашать их войти в храм.

Храм, не представляющий собой ничего величественного снаружи, поражал своей роскошью и великолепием внутри. Художественные мраморные изваяния святых, изображение Мадонны на полотнах заставляли останавливаться перед ними подолгу. Сторож трещал без умолку, но что он говорил, супруги, разумеется, не понимали. Живопись на оконных стеклах также была в высшей степени художественна. Храм имел семь алтарей. Перед одним из них шла служба. Служили три священника, окруженные мальчиками в белых и красных стихарях, но молящихся в храме почти совсем не было. Кое-где стояли на коленях женщины с молитвенниками в руках, по большей части старухи. Исповедальные будочки также были пусты. Если сравнить число молящихся в храме с числом нищих на паперти – последних было вдвое больше.

– Вот тебе и хваленая испанская набожность! – пробормотал Николай Иванович. – А ведь сегодня канун воскресенья. Между тем даже в стихах, которые я тебе читал, плакать на исповеди причисляется к блаженству испанки.

Издавна твердят испанки:

В кастаньеты…

– Знаю, знаю… Слышала… – перебила его Глафира Семеновна. – Все это ничего не доказывает. Сегодня будни. Вот завтра, в воскресенье, походим по церквам… походим с утра, во время обеден, тогда, я уверена, дело другое будет. Богомольцев будет много. Ну что ж, домой? Ведь уж пора обедать.

– Пожалуй, поедем.

Они направились к выходу. Сторож протянул руку в виде пригоршни.

– Да мы, братец ты мой, все равно не поняли ничего из твоих разговоров. Впрочем, на, возьми себе на лук и чеснок, – сказал ему Николай Иванович и подал мелкую серебряную монету.

Сторож подбросил монетку на ладони и прищелкнул языком, сделав жалкую рожу.

– Мало? Ах ты, подлец! Ведь вот если бы рассказывал нам по-русски – дело другое бы было, а то мы ничего не поняли, что ты стрекотал. Ну, вот… возьми еще монетку. Та пусть будет тебе на лук, а эта на чеснок. Ведь и от этого до невозможности разит луком и чесноком, – сказал супруг Глафире Семеновне.

– Ужасти! – отвечала та.

Получив вторую монетку, сторож кивнул и поблагодарил, сказав:

– Грасзиас, кабалеро.

Супруги садились в экипаж. Их окружила толпа нищих и нараспев выпрашивала подаяния. Некоторые из нищих буквально загородили дорогу, став перед мордой мула. Извозчик ругался и гнал нищих, но они не отходили. Николай Иванович прибегнул к хитрости и, вынув несколько медных монет, кинул их на мостовую. Нищие бросились поднимать монеты. Экипаж тронулся.

Извозчик обернулся на козлах и, очевидно, спрашивал, куда ехать.

– Домой, домой… – кивала ему Глафира Семеновна. – Как по-испански домой? – спросила она мужа.

– Домой! Я вот сейчас справлюсь, – отвечал тот и полез в карман за словарем.

– Не надо, не надо! Я думала, что у тебя выписка есть. Пуэрто-дель-Соль! – крикнула она название площади, на которой была их гостиница.

72

Часы на ломе министерства внутренних дел, стоящем на площади Пуэрто-дель-Соль, показывали половину седьмого, когда супруги подъехали к гостинице.

– Как раз к обеду приехали, – сказал Николай Иванович, вылезая из коляски. – Посмотрим, чем-то нас здесь накормят. Я ужасно проголодался. Неужели ничего испанистого не подадут?

Он хотел рассчитываться с извозчиком, спрашивал его по-французски, сколько следует за езду, несколько раз повторял слово «комбьян», но извозчик хоть и бормотал в ответ что-то по-испански, понять