и с гитарой-то никого не видать. Пойдем назад. Должно быть, и в самом деле нужно выйти ночью из гостиницы и отправиться в пустынные улицы, чтобы слышать серенады.

Тем же путем супруги отправились обратно в гостиницу. В улице, прилегающей к площади, гасили огни в окнах магазинов и запирали самые магазины. На площади толпы также уж значительно поредели. И здесь магазинщики тушили огни и запирались. Площадь потеряла половину освещения. Входя к себе в гостиницу, Николай Иванович мурлыкал:

Вот испанка молодая

Оперлася на балкон…

74

– Я ужасно пить хочу, – проговорила Глафира Семеновна, входя к себе в комнату после вечерней прогулки и быстро снимая с себя шляпу и накидку. – Если бы чаю напиться?

– А что ж, я охотно тебе повистую, – ответил супруг. – Самовар у нас есть.

– Но ведь эти испанцы возьмут наш самовар и опять сварят в нем чай, как давеча утром.

– Попробуем сами поставить самовар, не отдавая его прислуге.

– Здесь, в комнате? – удивилась супруга.

– А что ж такое? У нас есть наш собственный чай, дорожный чайник, две чашки, сахар.

– А чем растопить самовар?

– Да вон в камине какие-то голики лежат, прутья, щепки, – указал Николай Иванович. – Это по-ихнему называются дрова. Воды в самовар из графинов возьмем. Видишь, нам два графина с водой на ночь приготовили. Вот я сейчас разденусь и поставлю самовар.

Он стал сбрасывать с себя пиджак, жилет.

– Да ведь надымишь, – сказала Глафира Семеновна. – Угару напустишь.

– Зачем же дымить? Мы поставим самовар около камина, и туда все потянет. При самоваре труба есть.

– Ну, уж эти медные трубы! Они продаются при самоварах только для украшения, а для дела они не пригодны. Не лучше ли пригласить сюда нашу усатую француженку-распорядительницу и объяснить ей, чтобы она приказала вскипятить в самоваре только воду, без чая?

– Все это ей мы завтра утром объясним. А теперь как ее звать? Позвонишь – явится горничная, ни по-каковски, кроме испанского языка, не говорящая, и ни ты, ни я не будем в состоянии объяснить ей, что нам нужна усатая француженка. Нет, лучше мы уж сами поставим самовар. Когда-то я ставливал.

Николай Иванович взял самовар, стоявший на столе, снял с него крышку и принялся наливать в него воду из большего графина.

– Но где же ты углей возьмешь? – задала вопрос супруга. – Здесь в камине каменный уголь, а он для самовара не годится.

– Вот разве что углей-то нет… Ну, да я как-нибудь прутьями и щепками растоплю. Ба! – хлопнул супруг себя ладонью по лбу. – Мы затопим камин, и когда щепки и сучья сгорят, то будут уголья – их мы и положим в самовар.

Через минуту камин пылал. Супруги, раздевшиеся, чтобы после чаю лечь спать, сидели друг против друга и ждали, когда камин прогорит. Николай Иванович был в туфлях, покуривал папиросу и рассматривал свои сапоги, сокрушаясь, что чистильщик совсем испортил их, вымазав салом. Вдруг супруга спросила:

– Что это у тебя глаз-то? Это уж другой, не биаррицкий.

– А что? Давеча, когда мы были в сквере, меня комар укусил. Ужасно чешется.

– Да его раздуло весь. Он запух и сравнялся с биаррицким глазом, который ты подбил в Биаррице.

– Да что ты!

Супруг бросился к зеркалу. Действительно, около глаза в нижнее веко его укусил москит, и веко раздуло в большой желвак, начинающий заслонять самое глазное яблоко. Супруга стояла сзади.

– Знаешь, это даже не комар, а что-то другое, – проговорила она. – От комариного укуса так не распухнет. Ведь мы в Испании… здесь эти шпанские мухи. Не укусила ли тебя шпанская муха?

– А что ты думаешь? Пожалуй что и так… Я чувствую, что пухнет все больше и больше… – тревожно отвечал супруг. – Вот уж подлинно, что на бедного Макара шишки валятся. В Биаррице электрический угорь напал, здесь шпанская муха…

– Ну, положим, что в Биаррице не угорь.

– Батюшки! Да у меня и нос укушен! – воскликнул Николай Иванович. – Видишь, пухнет. Ну, что ж это такое! В двух местах. Это когда мы в сквере, в кустах, около фонтана стояли. Шпанская муха… Ведь это черт знает что такое… Пухнет, пухнет. И нос пухнет, – рассматривал он себя в зеркало.

– Но отчего же меня никто не укусил? Ведь я вместе с тобой была… – задала вопрос супруга.

– Вздор. И ты укушена. Покажись-ка, покажись… Да у тебя волдырь на лбу растет.

– Не может быть.

– Посмотрись в зеркало.

Глафира Семеновна взглянула в зеркало и проговорила:

– Боже мой! И то волдырь. И зачем ты меня водил в этот сквер вечером! Сквер, фонтан… Эти поганые шпанские мухи только около сырости и водятся. Ночью около сырости… Я читала, я знаю… Они, как комары, только по ночам и свирепствуют. Ну, что мне теперь делать? Тебе ничего, ты мужчина… А я себе красоту испортила. Завтра приедет к нам этот флотский офицер, а у меня рог на лбу.

Она совсем сокрушалась и воскликнула:

– И губа, и губа укушена! Верхняя губа. Вздувает и ее… Ну что тут делать? Ведь к завтра еще хуже распухнет.

– Попробуем, душечка, одеколоном примочить, – предложил супруг. – У тебя есть одеколон?

– Как не быть! Но удивительно, что я не слыхала, когда меня могли эти шпанские мухи укусить.

Глафира Семеновна схватила флакон одеколона и стала примачивать себе укусы.

– Примочи и мне, душечка.

– Поди ты! Отстань… Ты мужчина… Лай мне прежде себя-то сохранить. Ты даже хвастаешься разными синяками и волдырями. Какого-то электрического угря для своего синяка сочинил. Боже мой! Что же это с губой-то! Ее совсем разворачивает. Ну, на что я завтра буду похожа! И лоб, и губа…

Глафира Семеновна была в отчаянии.

– Да не вертись ты около меня! – крикнула она на мужа. – Иди и ставь самовар! Камин уже прогорел давно.

Супруг отправился к самовару. У камина не было ни щипцов, ни лопатки, чтобы достать углей. Угли он придумал доставать имевшейся у них дорожной столовой ложкой, которую привязал на свою трость. Затем, когда угли были наложены, он взял свой сапог, надел его голенище на трубу и принялся сапогом раздувать самовар.

– Совсем как Робинзон Крузо на необитаемом острове! – говорил он про себя. – Ни углей, ни щипцов, ни лопатки, и даже нечем раздуть самовара. Приехали в столицу европейского государства, и в этой столице не знают, для каких потребностей самовар существует. Хвастаются, что знают его назначение, а сами вместо кипятку чай в нем варят. Дикие… Впрочем, и то сказать: уж если