не шпанские мухи, – говорила Глафира Семеновна мужу. – Слава богу, что не шпанские мухи… Ведь ты знаешь, что от шпанских мух бывает? Нарывы, волдыри, белые пузыри… Натянет, потом прорвется и долго, долго не заживает. Моске – вот как называются эти букашки. Запиши.

– Записать можно, но я все-таки буду считать, что это шпанские мухи, – отвечал Николай Иванович. – Я так и в письме к Петру Семенычу напишу, когда буду писать в Петербург. Шпанские мухи интереснее, чем какие-то моске… «Сообщаю тебе, что вчера, когда мы вечером прогуливались в сквере, где помещается статуя автора «Дон Кихота», Сервантеса, на меня и на жену налетела целая туча шпанских мух, которые и искусали нас. У жены до того искусана губа, что походит на коровью губу».

– Не смей обо мне так писать! – закричала супруга.

– Ну, про себя. «У меня до того выворотило от опухоли глаз, что он…»

– Пардон, мосье… – перебила его француженка.

Она в это время подошла с полотенцем, смоченным в уксусе, и стала прикладывать его к укушенному и запухшему глазу Николая Ивановича.

– А ведь уксус-то помогает, – сказала Глафира Семеновна. – Я уж чувствую, что опухоль и на губе, и на лбу у меня спадает. Мерси, мадам, мерси… – благодарила она усатую француженку и подошла к зеркалу. – Положительно теперь опухоль меньше. Булем примачивать. Все утро будем примачивать уксусом. А ты? Чувствуешь облегчение? – спросила она мужа.

– Да, да… Превосходное средство, – откликнулся тот. – Но все-таки я всем буду рассказывать, что нас искусали шпанские мухи. Так лучше, интереснее.

В это время горничная внесла в комнату самовар. На этот раз в самоваре был только кипяток. Глафира Семеновна принялась заваривать чай.

Усатая француженка оставила супругам бутылку с уксусом и, тараторя, что примачивание уксусом укусов надо продолжать, удалилась из комнаты.

76

Супруги Ивановы сидели за чаепитием и примачивали у себя уксусом укушенные москитами места. Было воскресенье. В открытые окна доносился шум с площади Пуэрто-дель-Соль, раздавались крики разносчиков газет и мелких товаров, в церквах звонили к обедне.

– Вот теперь и сиди дома прикованной к креслу из-за этих проклятых укусов, – говорила Глафира Семеновна. – А ведь сегодня, по случаю воскресенья, мы рассчитывали побывать в церквах у обедни. В путеводителе говорится, что здесь в Мадриде есть великолепный собор Святого Изидра, церковь Сан-Юсто…

– Да, да… – подхватил Николай Иванович. – Собор непременно нужно осмотреть во время обедни, чтобы видеть здешних богомольцев. Испанки и испанцы вообще народ благочестивый. Мне сдается, что там мы должны увидеть и испанские костюмы.

– Вот видишь. А мы по милости твоей, так как ты сунулся в этот проклятый сквер, сидим дома и маринуемся в уксусе.

– Мне кажется, душенька, что мы уж достаточно намариновались, опухоль спала, и в собор можно отправиться.

– Где же спала-то!

Глафира Семеновна подошла к зеркалу и стала себя разглядывать.

– Да. Конечно же от уксуса уменьшилась, – продолжал супруг. – А что осталось, так это может считаться заслугами путешественников. Приехали с севера и все испытали. Даже укусы шпанских мух.

– Ты опять шпанских мух. Тебе ведь сказано…

– Меня никто не разубедит. Я так и буду считать, что это шпанские мухи. Но дело не в этом. Не стоит обращать внимания на наши укусы. Все кончится само собой. Одевайся, и поедем в собор.

– С таким-то кривым лицом? Благодарю покорно.

– Позволь… Кто нас здесь знает? Могут думать, что это наш природный вид – кривые лица, что это так уж от рождения.

– Да я-то этого не желаю. На нас будут смотреть как на чудищ.

– А пускай смотрят. Плевать мне на смотрящих.

– Ты мужчина, а я женщина.

– Кокетство. Не перед кем, матушка, кокетничать-то. Одевайся и поедем. От воздуха опухоль может еще больше опасть. Наконец, ты можешь быть под вуалью. А посмотреть нам в праздник испанок в церкви надо, – уговаривал жену Николай Иванович и в доказательство начал декламировать:

Издавна твердят испанки:

В кастаньеты звонко брякать…

– Знаю. Надоел со стихами… – перебила его супруга.

– Я к тому, что там причисляется к блаженству испанок «и на исповеди плакать». Вот мы и посмотрели бы их в их блаженстве. А это надо в праздник… Ведь уж следующего воскресенья мы не дождемся и уедем отсюда.

– Еще бы дожидаться! Я думаю даже завтра бежать из этой Испании! – воскликнула Глафира Семеновна. – Ну, что здесь хорошего? Обезьянничанье с Парижа – вот и все.

– Нужно все-таки, душечка, проехать куда-нибудь в провинцию и там посмотреть.

– Никуда я больше не поеду. Вон отсюда… Домой… Лучше же в Париже пожить на обратном пути. Завтра куплю себе хороших испанских кружев – и довольно Испании.

Она оставила примачивание уксусом и стала пудриться. Супруг опять приступил уговаривать ее.

– Если уж твое такое решение, чтобы непременно завтра или послезавтра уезжать, то тем более нам нужно торопиться осматривать Мадрид. Ведь мы еще не были в знаменитой картинной галерее. Сама же ты мне рассказывала, что здесь, в Мадриде, древние из древнейших картин.

– Да, я читала в путеводителе, что по старинным картинам здешний картинный музей первый в мире. Мы его завтра и осмотрим. От пудры-то лучше как будто бы, – прибавила она, смотрясь в зеркало.

– Вот видишь. Стало быть, и можно ехать в собор, – подхватил муж. – Картины завтра, а собор сегодня. Вечером куда-нибудь в театр. Ну, одевайся, Глашенька. Под вуалью опухоль не будет заметна.

Он потрепал ее по плечу.

– А флотский капитан? Ведь мы должны его ждать, – сказала Глафира Семеновна.

Она уж начала сдаваться.

– Не приедет же к нам флотский капитан спозаранка, – отвечал Николай Иванович. – Он светский человек все-таки, капитан. А явится, по всем вероятиям, после завтрака. Завтракать же мы будем здесь, в гостинице.

– Однако монах написал на карточке, что капитан приедет к нам утром, – заметила Глафира Семеновна. – Вот я из-за чего…

– Ну, тогда мы скажем в гостинице, чтобы он подождал нас, если приедет раньше, чем мы вернемся. Тогда и позавтракаем вместе с ним.

Глафира Семеновна взяла вуалетку, накинула себе на лицо, посмотрела в зеркало и произнесла:

– Ну, пожалуй, поедем в собор. Сквозь вуаль-то опухоль не очень заметна.

– Так одевайся скорей! – встрепенулся Николай Иванович.

Через четверть часа супруги ехали в экипаже в собор Сан-Изидро.

Мадрид сиял солнечным утром. Окна в домах везде были отворены настежь, и из-за проветривавшихся и сушившихся детских перинок, одеял и принадлежностей костюма выглядывали бюсты мужчин и женщин. Воскресный день сказывался и в многолюдии около винных лавок с вывесками Venta. За столиками, выставленными