Джереми сейчас чертовски мертв, думает он.

Если бы это случилось в присутствии кого-то другого, возможно, я бы вообще не выжил. К счастью для меня, Алекс в кризисной ситуации, кажется, погружается в спокойное, сосредоточенное состояние духа.

Когда он был со мной на съемочной площадке второго сезона "Мэра Кингстауна", у кого-то, к сожалению, случилась очень серьезная неприятность. Алекс услышал все это по рациям, которые люди носят с собой; в тот момент он был единственным ассистентом и побежал к лежащему на земле человеку. Сразу же включилось какое-то врожденное и спокойное знание того, что нужно делать. Он позаботился о том, чтобы парню было удобно, убедился, что он дышит, рассказал медикам все, что знал, когда они приехали, и, по сути, помог спасти ему жизнь.

Сейчас, на льду, он снова сохраняет спокойствие, сразу переходя в режим решения проблем, оставаясь достаточно сосредоточенным, чтобы быстро понять, что сначала ему нужно определить, где именно на моем теле находится повреждение.

Когда он добирается до меня, то начинает ощупывать мои ноги и спину. По мере того как он это делает, он замечает, что я издаю хрюкающие звуки, замечает легкие движения ...

Алекс думает: "Он не умер".

Но он также может сказать, что я тяжело ранен. Когда его руки поднимаются по моему позвоночнику, он чувствует, как сквозь кожу проступают большие шипы - бугорок, бугорок, бугорок, бугорок, бугорок, бугорок - и понимает, что эти острые выступы означают множество сломанных ребер. Он трогает мою шею; он не верит, что она сломана, хотя, конечно, это возможно. Одна нога точно сломана, крендель и калека.

Он не хочет сдвигать меня с места: прошло уже тридцать секунд, а может, и минута, как он до меня добрался.

Он думает: "У меня нет телефона. Мне нужно решить эту проблему прямо сейчас. Алекс знал, что, не предупредив кого-нибудь, наверняка умрет рядом с ним на проезжей части.

Мой племянник видел, что я жив. У меня был открыт один глаз.

Другой глаз был устремлен на землю.

Я не умер. Я чувствую рану на затылке, и, кажется, у меня сломаны кости. Но я жив.

Сразу после этого, как только машина прошла, я каким-то образом возвращаюсь в сознание, и в моем мозгу начинают скапливаться отблески информации.

Для начала я каким-то образом вижу левый глаз правым; на миллисекунду я в замешательстве, но потом понимаю, что мой левый глаз был выдавлен из орбиты, но в остальном продолжает работать нормально.

По мере появления Алекса я тоже начинаю мысленно проводить инвентаризацию. Похоже, сломано почти все. И автоматический, привычный характер дыхания теперь остался в прошлом, причем это прошлое было пять секунд назад.

Я сразу понимаю, что это самая опасная часть моего состояния. Без дыхания мы тонем, мы умираем. Но как бы я ни старался, я просто не могу дышать естественным образом, не говоря уже о нормальном дыхании. Любой мой вдох должен быть создан силой воли, по одному вдоху и выдоху за раз. И с каждым вдохом приходит эта мучительная и отключающая боль, как будто я сошел с края кальдеры в расплавленный камень с температурой в миллион градусов; я кричу при каждом вдохе, издавая первобытные стоны. Я втягиваю в себя немного воздуха, едва хватает на то, чтобы выдохнуть его, а потом с каждым вдохом кажется, что я вдыхаю еще меньше воздуха.

Буду ли я паниковать? Это было бы естественно.

ЕДИНСТВЕННОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ НА ВАШЕМ ПУТИ - ЭТО ВЫ САМИ. Эта мысль приходит ко мне целой, нефильтрованной, чистой. Это первый из чит-кодов, которые создает для меня этот случай. ЕДИНСТВЕННОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ НА ТВОЕМ ПУТИ - ЭТО ТЫ САМ. Не то чтобы я подумал об этих словах в виде убедительного предложения - непреодолимая боль прервала мое понимание основного языка (за исключением некоторых ругательств), - вместо этого мантра "Единственное препятствие на твоем пути - это ты сам" словно витала где-то в моем сознании, определяя мои дальнейшие действия, являясь каркасом, на который я мог повесить все усилия, которые, как я знал, мне нужно было приложить, чтобы пережить то, что со мной только что произошло.

Все больше чит-кодов проскальзывает в мое зашоренное сознание. Стресс - это земное переживание эго, подпитываемое страхом и бесполезное. Для борьбы со стрессом мне приходится использовать то, что я называю "осознанием тела" - как актер я развивал этот навык упорным трудом на протяжении многих лет. Это важнейшая часть моей работы, потому что мое тело - это инструмент, с помощью которого я выполняю свою работу. Я глубоко понимаю свое тело и то, как оно работает, и это знание, эта базовая информация, дает мне возможность сосредоточиться на чем-то в условиях боли и дезориентации, которые я испытываю. Такое глубокое знание своего тела придает мне уверенность, которая спасает не хуже любой капельницы с морфием. Если бы я не знала себя так хорошо, паника сомкнула бы свои ледяные пальцы на моем горле, закрыв его навсегда. Но уже в эти первые секунды я понимаю, что осознанное дыхание спасет меня. Очевидно, что с моей дыхательной системой что-то катастрофически не так; мне нужно немедленно преодолеть это. Стресс убивает больше людей на этой планете, чем что-либо другое; излишнее напряжение на льду в тот день ограничило бы мою способность справиться с проблемой, как дышать.

Механика тела всегда была моим лучшим другом, но я и предположить не мог, насколько важным окажется мое понимание ее сути для того, чтобы у меня был хоть какой-то шанс на жизнь.

И тут, как наводнение, приходит мысль о том, ради кого я живу. Мое сердце мгновенно наполняется образами моей семьи; я не хочу испортить им праздник; я не могу разочаровать свою дочь и других детей, ожидающих катания.

Приходит мысль: Что было бы, если бы мне некого было разочаровывать и не за кем было бы возвращаться?

Я знаю ответ еще до того, как успею его обдумать. Мы все вечно связаны, связаны любовью и самыми чистыми частями нашего существа, связаны общей историей и нашей врожденной, непоколебимой, неизменной энергией.

Это как суперспособности, которые я открыл в те первые несколько мгновений после того, как машина раздавила меня.

Я сосредоточился на расслаблении диафрагмы; когда я начинаю перебирать свое тело в поисках той части, которая отвечает за судороги, мои усилия тут же прерываются сильными колющими болями. Почему-то я думаю: "Давайте я просто расслаблюсь... пусть спазмы утихнут, и я смогу вернуться