тоже хотят ее смотреть. Когда он написал для взрослых “Обыкновенное чудо” – выяснилось, что эту пьесу, имеющую большой успех на вечерних спектаклях, надо ставить и утром, потому что дети непременно хотят на нее попасть… Я думаю, что секрет успеха сказок Шварца заключен в том, что, рассказывая о волшебниках, принцессах, говорящих котах, о медведе, превращенном в юношу, он выражает мысли о справедливости, наше представление о счастье, наши взгляды на добро и зло».

Утром двадцатого октября Евгений Львович, уже получивший за последние дни множество знаков любви и признания, записал в дневнике: «Я с детства считал день своего рождения особенным, и все в доме поддерживали меня в этом убеждении. Так я и привык думать. И сегодня мне трудно взглянуть на дело трезво. Труднее, чем я предполагал. Только ночью, перед сном, показалось мне, что промелькнула дурная примета! Рязанское, шелковское, веками вбитое недоверие в возможность счастья. Ну, посмотрим, что будет…»

Юбилей Шварца очень запомнился присутствовавшим. Он был разделен на две части: основное мероприятие проходило в Доме писателей, а затем близкий круг друзей собрался в ресторане «Метрополь». «В Доме писателей говорили ему всякие приятности, – как на всех юбилеях, – рассказывал Николай Чуковский. – Шварц был весел, оживлен, подвижен, очень приветлив со всеми, скромен и, кажется, доволен…»

Помимо выступлений с приветственным словом и зачтения телеграмм, артистами различных ленинградских театров исполнялись отрывки из спектаклей «Два клена» и «Обыкновенное чудо», поставленных совсем незадолго до юбилея. Воспитанники Николая Акимова исполнили поздравительные стихи в стиле капустника. В них акимовцы вспомнили все вехи сотрудничества Евгения Львовича с Театром комедии начиная с постановки «Тени». «Хотя минуло лет уже немало, / Мы хорошо запомнили тот день, / Когда на наш театр вдруг упала / Наполненная светом Ваша “Тень”», – дружно декламировали они.

Веселая и приподнятая атмосфера общего праздника в Доме писателей сменилась легкой грустью в узком кругу друзей на банкете в «Метрополе». Тональность вечера задал Михаил Зощенко, начавший со слов: «Шестьдесят лет – тут уже не до юмора…» Он выступил «с невероятно грустной и очень трогательной речью, – рассказывала Ольга Борисовна Эйхенбаум. – Он говорил чудесно о честности, о подвиге его жизни». «С годами, – сказал Зощенко, – я стал ценить в человеке не молодость его, и не знаменитость, и не талант. Я ценю в человеке приличие. Вы очень приличный человек, Женя…»

«Юбилей вчера состоялся, – записал на следующий день в дневнике Евгений Львович. – Все прошло более или менее благополучно, мои предчувствия как будто не имели основания. Тем не менее на душе чувство неловкости. Юбилей – обряд (или – парад) грубоватый… Юбилейные дни напоминали что-то страшное, словно открыли дверь в дом, и всем можно входить, и праздничное. Нечто подобное я пережил, когда сидел в самолете, проделывающем мертвые петли. Ни радости, ни страха, а только растерянность – я ничего подобного не переживал прежде. И спокойствие. Впрочем, все были со мной осторожны и старались, чтобы все происходило не казенно, так что я даже не почувствовал протеста. И банкет прошел почти весело. Для меня, непьющего. Несколько слов, сказанных Зощенко, вдруг примирили меня со всем происходящим…»

Московским Театром киноактера была выпущена юбилейная афиша к 60-летию автора «Обыкновенного чуда», «волшебным образом» совпавшим с 60-м спектаклем театра по этой пьесе. «В субботу, 20-го, открыли “Чудом” сезон, – писал Евгению Львовичу в поздравительном письме Эраст Гарин. – Народу было битком. Спектакль прошел шикарно. Вчера играли, так сказать, в Вашу честь <…>».

Из Коктебеля, где продолжались съемки «Дон Кихота», прислал поздравительное письмо Козинцев: «Дорогой Евгений Львович! Злой волшебник Шварц околдовал меня, очаровав своим прекрасным сценарием, и вместо того, чтобы быть на Вашем юбилее, я – скованный по рукам и ногам чарами выполнения плана, – снимаю написанную Вами сцену. И вот сейчас, в библиотеке ламанческого рыцаря мы с любовью и признательностью думаем о Вас, и от всего сердца поздравляем.

Очень трудно в коротком письме сказать всё то, что так хочется сказать Вам. Но вот что кажется главным. У Вас добрый талант. Разная бывает доброта. Вы наделены добротой – мудрой. И все те, кто соприкоснулся с Вашим добрым и мудрым искусством, – стали богаче. Спасибо Вам за это! Козинцев. 20.Х.56 г.».

Поздравительные телеграммы и письма продолжали радовать адресата и после юбилейной даты. «Дорогой Евгений Львович, – писал 22 октября Илья Эренбург, – рад от всей души поздравить Вас, чудесного писателя, нежного к человеку и злого ко всему, что мешает ему жить. Желаю Вам здоровья и душевного покоя». «Приглашение на Ваше чествование дошло до меня только вчера, – огорчалась Ольга Форш 25 октября, – и вот спешу сказать Вам свое любовное спасибо за ту радость, которую доставило мне Ваше чудесное дарование, Ваше благородное сердце, изящество языка. Будьте здоровы и сильны!»

Стихотворение «В день шестидесятилетия», написанное Ольгой Берггольц 21 октября и вскоре врученное Шварцу, начиналось словами: «Не только в день этот праздничный – в будни не забуду: / Живет между нами сказочник, обыкновенное чудо. / И сказочна его доля, и вовсе не шестьдесят / лет ему – много более! Века-то летят, летят…»

Примечательно, что юбилейные поздравления воскресили давно забытые воспоминания о сотрудничестве Шварца и Чуковского, о котором теперь оба они вспомнили с удовольствием. «Дорогой Корней Иванович! – писал в конце октября Чуковскому Шварц. – Спасибо за письмо, которое Вы прислали к моему шестидесятилетию. Я его спрятал про черный день. Если меня выругают, – я его перечитаю и утешусь. Увидел я Ваш почерк и не то, что вспомнил, а на несколько мгновений пережил двадцать второй год. Увидел Вашу комнату с большими окнами, стол с корректурами переводов Конрада, с приготовленными к печати воспоминаниями Панаевой, с пьесами Синга[107]. Я подходил тогда к литературе от избытка уважения на цыпочках, кланяясь на каждом шагу, пробирался черным ходом. И, главное, ничего не писал от страха. Попав к Вам в секретари, я был счастлив. А Вы всегда были со мной терпеливы…

Очень странно мне писать о собственном шестидесятилетии, когда секретарем я был у Вас будто вчера. И то, что Вы похвалили меня, я ощутил с такой же радостью и удивлением, как в былые годы. Я знаю, помню с тех давних лет, что хвалите Вы, когда и в самом деле Вам вещь нравится. И бывает это далеко не часто. Поэтому и принял я Ваше письмо, как самый дорогой подарок из всех. Я не очень верю в себя и до наших дней, а читая Ваше письмо, раза два подумал: а что если я… и так далее. Верить в себя, оказывается, большое наслаждение. Так спокойно.

Спасибо Вам, дорогой Корней Иванович. Целую Вас.

В