поляки. Но тем самым она отрицала произошедшее. Когда мы ехали с фермы Содо, она спросила Сэма, был ли он рад увидеть свой стол. Он кивнул, хотя это было равносильно тому, как если бы у жены Авраама Линкольна спросили, понравилась ли ей пьеса. Я мысленно закатила глаза. Как он мог сейчас думать о мебели? Однако, когда мы высадили Софью и Стефана у их дома – на сей раз Сэм остановился подальше, – он сказал, что мы завтра снова заедем к ним. Утром мы надеялись, что узнаем что-то о Хене. Хотя этого и не случилось, Сэм вел себя так, словно Стефан как-то оправдался.

Мы в темноте ехали к сияющему огнями Кракову. Я не могла избавиться от мысли, что могилы семьи Дула очень напоминают место преступления, о котором я писала перед этой поездкой. Финансовый консультант семьи убил мужа-адвоката, его жену-библиотекаршу и их маленькую дочь на Род-Айленде. Об этом писали все американские газеты. А год назад я несколько месяцев освещала процесс по делу мафии в Коннектикуте. Тогда были убиты лидеры одной преступной семьи, которая контролировала рэкет в Новой Англии.

Эти преступления были тщательно расследованы. Прокурор выдвинул обвинение. Общество было уверено, что убийцы не уйдут от наказания. Но сейчас я находилась в Польше и только что видела братскую могилу военного времени, которая совершенно никого не интересовала. Я вспомнила собственные статьи в американских изданиях: хозяева собак находили чьи-то останки, останки находили во время стройки – и сразу начиналось расследование. Здесь все было по-другому. Расследовал ли кто-то эти убийства?

Я сказала Сэму, что Содо показался мне хорошим, добрым человеком. Сэму он тоже понравился.

– Сегодня мы встретили доброго человека, юная леди, – сказал он. – Я думаю о том, как им удавалось содержать пятерых взрослых людей целых полтора года. На какие жертвы они пошли! Потрясающие люди!

Но для спасения семьи Дула этого оказалось недостаточно.

Кто-то их предал. Дома в деревне стояли очень близко, и соседи прекрасно видели и двор, и дом. Содо говорил, что люди всегда за ними наблюдали, следили за покупками в магазинах и необычными поступками.

Вооруженные люди знали, кого и где искать. Вернувшись, они пошли прямо в убежище. Их явно направил кто-то из местных жителей. Нападавшие не ходили по домам – они пришли прямо к Содо, и в тот момент, когда все ждали, что война вот-вот закончится. Я была поражена словами Содо о том, что убийцы были поляками.

– Ты веришь, что их убили поляки? – спросила я.

– А кто еще мог это сделать весной 1944 года? Красная армия гнала немцев, и тем было не до евреев.

– Сэм, ты думаешь, что и Роженеков тоже убили поляки?

– Возможно. В этой стране все были или партизанами, или сочувствующими. Но они не позволят осквернить наследие подполья. Многие из них сражались с нацистами – и убивали евреев.

Мы приехали в отель. Открытия сегодняшнего дня нас буквально придавили.

Что за день…

– Мы искали одну выжившую родственницу, – сказал Сэм, – а вместо этого нашли пятерых погибших.

* * *

Когда мы приехали на следующий день, Стефан нас уже ждал. Сэм ясно дал понять, что ни стол, ни могилы семьи Дула не приблизили нас к кузине Хене. Стефан сказал, что у него есть еще одна идея. Мы направились на ферму в Загоржице, где и обнаружили Роженеков. По словам Стефана, те, к кому мы едем, должны что-то знать о Хене.

Сэм остановил машину у ворот фермы. Октябрьский день выдался очень душным. Мы пошли на холм по пыльной проселочной дороге. На вершине холма мы увидели нечто такое, что сразу же напомнило саундтрек к фильму «Избавление». Ветхие постройки окружали двор, засыпанный пустыми водочными бутылками всех цветов и размеров. Амбар покосился так, словно тоже был в запое. Даже деревянный колодец посреди двора кренился на бок.

– Никого нет, – огорчился Сэм.

Стефан осмотрел двор, словно ища путь к бегству.

– Наверное, они вернутся с поля к обеду, – предположил Сэм.

У меня появилось дурное предчувствие.

– Может быть, стоит подождать их у фермы, – предложила я, вспоминая весьма негостеприимный прием со стороны тех, к кому я приходила в качестве репортера.

Сейчас я была готова к тому, что нас возьмут на мушку.

Глядя на колодец, я думала, не здесь ли пряталась юная Хена. Может быть, после увиденных трагических событий она спряталась под амбаром или даже в колодце. А такое убежище с легкостью могло превратиться в ловушку. Может быть, крестьяне были добры к ней и пожалели ее. Может быть, она влюбилась в сына хозяина дома. А может быть, эти люди рассказали ей, кто убил ее семью.

Закричали петухи, и мы увидели конную повозку, поднимавшуюся по холму. Глаза возчика налились кровью – я сразу поняла, что он алкоголик. Другой мужчина сидел в повозке рядом с крохотной пожилой женщиной. Сэм поздоровался с ними по-польски, извинился за неожиданное появление и попросил уделить ему время. Он сказал, что приехал из Казимежи-Вельки, чтобы узнать судьбу своих родных. Он не дожидался ответов, стараясь успокоить хозяев фермы – особенно возчика, который мрачно смотрел на нас налившимися кровью глазами.

Не понимая ни слова, я пыталась понять их настрой по сигналам языка телодвижений. Вряд ли они были настроены гостеприимно.

Сэм вежливо обратился к хмурой пожилой женщине. Та слезла с повозки, продемонстрировав нам рваные белые чулки под грязной юбкой. Второй мужчина спрыгнул с повозки, не говоря ни слова, и поддержал ее под руку.

Сэм начал расспрашивать про Роженеков. Ему говорили, что они прятались неподалеку и что одна из дочерей осталась в живых.

Он еще не закончил, как старуха ответила самым традиционным образом:

– Nie wiem. Не знаю.

Она отмахнулась от нас, как от назойливых мух.

Мы были прямо там, где прятались Роженеки, но преодолеть амнезию местных жителей было нам не по силам. Я видела, как старуха нахмурилась и отвернулась. Она все твердила:

– Nie wiem, nie.

Вряд ли можно рассчитывать, что она что-то расскажет.

Это было так мучительно. В этом месте, где петухов было больше, чем людей, слухи распространяются быстро. И Майдецкий, и Стефан говорили, что люди часто вспоминают старые сплетни и военные истории.

Но эта старуха окончательно подорвала все наши надежды. Перед нами снова выросла стена.

Я вытащила камеру и стала снимать. Все это стоило запомнить – особенно старуху, очень похожую на Бабу-ягу. Моя маленькая камера никого не напрягала, особенно когда Сэм разговаривал с фермерами. Я сняла бутылки, колодец, петухов и старуху,