Сэм подошел и протянул руку.

– Я Шмуль Раковский из Казимежи-Вельки, – медленно произнес он по-польски.

Фермер изумленно склонил голову набок, но ничего не сказал.

Казалось, все затаили дыхание, ожидая, как этот человек отнесется к нашему приходу и вопросам об останках родственников. Что произошло с ними? Какую роль этот фермер или его семья сыграли в их судьбе?

– Мне говорили, что мой дядя и семья Дула прятались здесь во время войны, – сказал Сэм. – Я пришел, чтобы поблагодарить вас за то, что прятали их.

Сэм подошел очень близко и смотрел фермеру прямо в глаза.

– Спасибо, – сказал он по-польски. – Спасибо за вашу щедрость.

Фермер кивнул. Он очень долго держал руку Сэма. Его печальные глаза смотрели в землю.

– Сэм, – сказал он, – это большая трагедия для вашей – и для моей! – семьи.

Фермера звали Владислав Содо. С тяжелым вздохом он рассказал нам печальную историю. Майской ночью 1944 года дом его семьи окружили вооруженные люди. Они ворвались в дом, потребовали, чтобы отец выдал евреев, которых прятал. Казимеж Содо твердил, что никаких евреев здесь нет. Его избили и разграбили дом. Но Казимеж твердил, что он никого не прячет. Нападавшие ушли, но через несколько часов вернулись и направились прямо к амбару. Начались крики, шум. Потом кто-то крикнул, что евреев нашли.

Из убежища вывели пятерых взрослых. Их вели под дулами автоматов. Это были родители и трое взрослых детей Дула. Их заставили подняться на вершину холма над скотным двором, и тут же раздались выстрелы.

Отца Содо жестоко избили – ведь он подверг опасности всю деревню. Если бы немцы нашли евреев, все жители погибли бы. Казимежа заставили полностью раздеть людей, которых он кормил и защищал полтора года, а потом вырыть братскую могилу в подвале. Когда он опустил тела, его заставили спуститься в могилу, угрожая, что сейчас застрелят и его тоже.

Слушая Содо, Сэм медленно качал головой. Здесь убили родных людей, которых он в детстве и юности видел почти каждый день. Содо продолжил свой рассказ. Несколько недель один из нападавших преследовал Казимежа, обвиняя его в том, что он спрятал золото и драгоценности – ведь у евреев они наверняка были. Сколько бы отец Содо ни твердил, что у тех ничего не было, убедить его не удалось. И после войны все вокруг считали, что семья Содо неплохо нажилась, укрывая евреев.

Сэм пересказал мне все услышанное. Мы стояли молча. Владислав склонил голову и тяжело вздохнул. Он повернулся и повел нас мимо бродящих по двору кур туда, где сушились табачные листья. За табачным занавесом я увидела небольшой холмик. Представив себе, что произошло здесь той ночью, я тяжело сглотнула. Вооруженные люди окружают ферму, выслеживая Дулу. Ужас неминуемого раскрытия. Мысли о неизбежной казни.

– Как же вы жили с этим пятьдесят лет? – спросил Сэм. – Вы никогда не хотели перенести тела отсюда?

Содо опустил глаза. События той ночи тяжело повлияли на его отца. Он и умер так рано из-за ненависти соседей и ужаса массовой казни.

– Это трагедия моей семьи, – сказал он.

И Сэм, и Владислав смотрели в землю.

– Может быть, у вас что-то сохранилось? Фотография или какой-то еврейский предмет на память?

– Ничего не осталось, – покачал головой фермер. – Они все забрали.

– Неужели немцы выслеживали евреев даже в то время, когда Красная армия была совсем близко?

– Нет. Это были поляки.

– Воры! Бандиты! – воскликнула Софья.

– Да, воры, – кивнул Содо. – Но кто-то сообщил им о прячущихся евреях.

Дважды Содо назвал тех людей партизанами, и я заметила, как вздрогнула Софья при звуке этого слова.

Было ужасно думать, что на дворе этой фермы похоронены пять человек – тетя, дядя и трое взрослых двоюродных братьев Сэма. Мы беседовали с простым поляком, отец которого спасал эту семью, прятал их полтора года. А потом его соотечественники всех убили. Кем были эти партизаны? Почему они убили евреев?

Как оказалось, мы затронули один из самых противоречивых вопросов польско-еврейских отношений в годы войны. Со временем отношения эти еще больше осложнились. Позже я узнала, что в Польше почти все утверждали, что в годы войны были партизанами. С 1942 года в стране действовала подпольная организация «Армия крайова»1. Это была настоящая армия, куда входили группы Сопротивления2. Созданная в период германского и российского вторжения, Армия крайова была самой крупной и влиятельной партизанской организацией – к 1944 году она насчитывала около 400 тысяч человек. Члены ее делились на три категории: настоящие военные, прошедшие военную подготовку и служившие в польской армии; лесные партизаны, сражавшиеся с немцами; и те, кто периодически участвовал в партизанских акциях3. Лидеры Армии крайовой находились в Лондоне и финансово поддерживали партизан. Союзники доставляли оружие, чтобы те могли сражаться с немцами4. Армия Крайова сыграла ведущую роль в героическом Варшавском восстании 1944 года, которое продлилось 63 дня. Во время войны польские партизаны поставляли союзникам ценную разведывательную информацию. Но, несмотря на поддержку и связи с правительством в изгнании, Армия крайова действовала самостоятельно, не запрашивая разрешений и не сообщая о своих действиях5.

Партизанами называли себя и группы, порой довольно значительные, которые вообще не имели связей с правительством в изгнании. Группы эти порой враждовали между собой. Одна из самых крупных, Народове силы збройне (Национальные вооруженные силы), сформировалась в 1942 году и открыто поддерживала германскую кампанию геноцида против евреев6. «Ликвидация евреев на территории Польши важна для будущего развития, – писали в газете НСЗ в марте 1943 года, – потому что избавляет нас от многомиллионного паразита»7.

В Казимеже-Вельке действовала и другая партизанская группа, Батальоны Хлопски (Батальоны польских крестьян). Она создавалась для защиты крестьян, эксплуатируемых немцами. Летом 1944 года она насчитывала 160 тысяч членов. В конце войны эта группа объединилась с Армией крайовой. Хотя еврейские партизаны входили в некоторые группы, получавшие финансовую поддержку от польского правительства в изгнании, группы эти не действовали в сельских районах близ Казимежи8. Но действия Армии Крайовой и других партизанских групп не всегда сильно отличались от геноцидальной политики нацистов9.

Стоя в тот день на ферме Содо, я представления не имела о партизанских группах этого региона. Я лишь заметила реакцию фермера на слова Софьи о ворах и бандитах. Мы вернулись в машину и направились в город. Софья снова начала причитать о «бандитах», чтобы не упоминать о «партизанах». Сэм ее не останавливал.

Бандиты или партизаны. Софья всегда была лучшей ученицей. Она была достаточно умна, чтобы понять нашу реакцию на то, что семью тетушки Сэма убили