выбирали себя. Но они испили приворотного зелья – и вот страсть. Родится ли нежность, соединив их благодаря подобной магической судьбе? Во всем романе, в его тысячах стихов, я нашел лишь один след. Это когда они живут в лесу Морруа, скрываясь после побега Тристана.

Проводят суровые скудные дни:

Столь любят друг друга благою любовью,

В своем пребывании не чувствуя скорби.

Скажут ли, что поэты того времени были менее сентиментальны, нежели мы таковыми стали, и не испытывали нужды настаивать на том, что само собой разумеется? Тогда необходимо внимательно прочесть повествование о трех годах, проведенных в лесу. Две его самые красивые сцены, которые, возможно, являются и наиболее глубокими в легенде: два посещения возлюбленными отшельника Огрена. Первый раз – для исповеди. Но вместо того, чтобы сознаться в грехе и попросить отпущение, они стараются доказать, что не несут никакой ответственности за приключение, поскольку в итоге не любят друг друга!

Любовь меж нами – яд,

И мне невмочь от связи отстраниться,

И от себя уж удалить ее…

Так говорит Тристан. И Изольда вслед за ним:

О, Господин, во имя Всемогущего Владыки –

Не любит он меня, ни я его,

Все приключилось силой зелья травяного, что я пила,

И выпил он его: в чем стало наше прегрешенье.

Таким образом, положение, в котором они находятся страстно противоречивое: они любят, но не любят друг друга; они согрешили, но не могут раскаяться в том, поскольку не чувствуют себя ответственными; они исповедуются, но не желают не только исцеляться, но даже и умолять о своем прощении… В самом деле, как все великие влюбленные они ощущают восторг «по ту сторону добра и зла», в своего рода трансцендентности наших общих условий, в абсолютном невыразимом, несовместимом с законами мира, но которое они испытывают как более реальное, нежели наше мироздание. Наседающая на них фатальность, которой они предаются со стенанием, упраздняет противопоставление добра и зла; она ведет их по ту сторону всяких моральных ценностей, по ту сторону наслаждения и страдания, по ту сторону области, где это различается, – туда, где противоположности взаимно исключаются.

Чему не менее формальное признание: «Он меня не любит, и я его не люблю». Все происходит так, как будто они не видят друг друга, как будто они не узнают один одного. Именно это и приводит их к «восхитительному терзанию», не принадлежащему ни одному, ни другому, но относящемуся к чуждой силе, независящей от их качеств, их желаний, по крайней мере, осознанных, и от их существа такого, каким они его знают. Физические и психологические черты данных мужчины и женщины совершенно условны и риторичны. Именно он «самый сильный»; она же – «самая красивая». Он – рыцарь; она – принцесса, и пр. Как создать человеческую привязанность между двумя до такой степени упрощенными типами? «Amistié», о чем идет речь в отношении срока действия приворотного зелья, является противоположностью настоящей дружбы. Больше того, если нравственная дружба возникает днем, то лишь в момент, когда ослабевает страсть. И первое последствие этой нарождающейся дружбы заключается вовсе не в том, чтобы больше соединить влюбленных, но, наоборот, показать им, что они заинтересованы в расставании. Посмотрим на это положение поближе.

Наутро дня Святого Иоанна

Исполнились три года срока.

Тристан охотился в лесу. Внезапно он вспомнил о светской жизни. Он снова видит двор короля Марка. Он сожалеет о «зеленом и сером» и рыцарском обличье и высоком ранге, который он мог бы получить среди баронов своего дяди. Он думает и о своей подруге – и, кажется, впервые! Он думает, что в этом приключении она могла бы оказаться «в прекрасных покоях… украшенных портьерами из шелка». Изольда в тот же миг ощущает подобные сожаления. С наступлением вечера они встретились, признавшись друг другу в своем новом терзании: «Во зло используем мы младость нашу…». Вскоре принимается решение о разлуке. Тристан предлагает «удалиться» в Бретань. Но прежде они направляются к отшельнику Огрену, чтобы получить для себя прощение – и прощение короля Марка для Изольды.

Здесь и происходит короткий и столь драматический диалог между отшельником и двумя кающимися:

«Любовь чрез силу вы просили!

И сколь давно безумие ваше длится?

Уж хватит и его для этой жизни». –

Увещевал Огрен-отшельник их.

И отвечал ему Тристан: «Послушай, отче,

Настолько долго мы ее влачили,

Насколько срок судьбы совпал с ее течением».

(Любовь чрез силу вы просили! Как здесь не остановиться, чтобы восхититься наиболее острым определением, которое поэт когда-либо присваивал страсти! Сам по себе этот стих выражает уже все, причем с силой языка, заставляющей побледнеть весь романтизм! Кто нам вернет эту суровую речь – «патуа сердца?»).

Последняя черта: когда Тристан получает благоприятный ответ короля, согласившегося вернуть Изольду:

«Господь! – Тристан вскричал. – Сколь запоздало Слово! Оно есть боль, которая, губя, утрачивает дружбу…»

Он сожалеет о себе. У него и в мысли нет «подружиться». Что касается Изольды, то мы хорошо чувствуем, что ей счастливее быть с королем, нежели со своим другом; счастливее в любовном несчастье, чем в их совместной жизни в Морруа…

* * *

Впрочем, известно, что впоследствии, хотя приворотное зелье и перестанет дальше действовать, возлюбленные вновь будут охвачены страстью до тех пор, пока не потеряют жизнь: «он из-за нее, она из-за него…».

Очевидный эгоизм подобной любви сам по себе объяснял бы многие «случайности», многие своевременные бедствия судьбы, противостоящие счастью влюбленных. Но как объяснить это самому себе в его глубинной двусмысленности? Всякий эгоизм, как говорят, приводит к смерти, но из-за своего окончательного поражения. Этот же эгоизм, наоборот, желает смерти как своего совершенного исполнения, как своего торжества… Только один ответ остается здесь достойным мифа.

Тристан и Изольда не любят друг друга, они об этом сказали, и все подтверждает последнее. То, что они любят, – это любовь, сам факт любовного действия. И они делают так, как будто понимают, что все противостоящее любви гарантирует и освящает ее в их сердце, чтобы превозносить ее до бесконечности в мгновение абсолютной преграды, коей является смерть.

Тристану гораздо больше нравится чувствовать, что его любят, нежели сам он любит Златовласую Изольду. И Изольда ничего не предпринимает, чтобы удержать Тристана рядом с собой: ей достаточно одного страстного сновидения. Они нуждаются друг в друге, чтобы сгореть, а не для чего-то