в поклонении разным божествам и гениям. Служителями (шаманами) этой религии могут быть не только мужчины, но и женщины, последние даже в особенности. Те и другие состоят при особых кумирнях и славятся вообще силою своих заклинаний от различных бедствий, во что корейцы веруют безусловно» (выделение курсивом – авторское – В.П.).

Один из корейских обычаев Н.М. Пржевальский описывает очень подробно: «Однажды, во время пребывания в д. Тызен-хэ, мне случилось быть свидетелем поминок по умершему. Обряд этот совершался следующим образом. Когда я пришел в фанзу, где происходили поминку то все корейцы просили меня сесть на солому, разостланную на дворе, и тотчас же поставили передо мною небольшую деревянную скамейку, на которой стояло глиняное блюдце с тонко нарезанными кусочками свинины и сушеной рыбы. В то же время мне предложили самого лакомого напитка – нагретой водки с медом; я нарочно попробовал один глоток – мерзость ужасная. Между тем началась самая церемония поминок, для чего сначала принесли несколько выделанных собачьих шкур и разостлали их на дворе. Два-три человека присутствующих поочередно ложились ниц на эти шкуры и что-то бормотали шепотом. В то же время двое сыновей умершей матери, по которой совершались самые поминки, стали подле лежащих и напевали самым плачевным голосом.

Полежав минуты три, гости вставали, заменяясь новыми, и, отойдя немного в сторону, садились большею частию на корточки; при этом получали свинину и рыбу, так же как и я на скамейке, и выпивали чашку водки. Эта чашка несколько раз обходила всех присутствующих, которые в антрактах между едою и питьем наклонялись друг к другу и что-то тихо бормотали. Каждый вновь приходящий проделывал всю церемонию, от которой не увернулся даже и мой крещеный спутник – старшина деревни Тызен-хэ. Женщины находились отдельно от мужчин внутри фанзы, даже с завешанным окном, и голосили там во время церемонии.

Все присутствующие были одеты в свою обыкновенную белую одежду, а на головах имели черные шляпы с широкими полями; только одеяние сыновей умершей матери было серого цвета и вместо шляп у них были надеты какие-то серые колпаки. Такая одежда считается признаком траура, который по закону корейцев должен носиться три года. Самые поминки совершаются, как и у нас, однажды в год, в день смерти, и продолжаются с утра до глубокой ночи. Другихпраздникову корейцев очень мало, всего четыре в году, да и из тех только один продолжается трое суток, остальные же празднуются по одному дню».

Упомянем здесь, что в октябре 1867 года Н.М. Пржевальский побывал в пограничном корейском городе Кыген-Пу. Его яркие и довольно экзотические для современного читателя впечатления помещены в конце данного издания, но хотелось бы обратить внимание вот на что. Переезд через границу самого Н.М. Пржевальского и сопровождавших его солдат был совершен без всяких формальностей и, разумеется, без разрешения со стороны корейских властей; более того, русский военный отряд попросту игнорировал требования корейского патруля. В качестве «бумаги к их начальнику» Н.М. Пржевальский предъявил предписание на получение почтовых лошадей, на котором «сидела большая красная печать, самая важная вещь для корейцев». Полная бесцеремонность, с которой был совершен визит в Кыген-Пу, показывает, что русские в тот период не относились к Корее как к независимому государству. Это подтверждается и многочисленными военно-топографическими и иными разведывательными экспедициями, из отчетов о которых видно, что при необходимости российские вооруженные отряды просто переходили границу с Кореей и углублялись на ее территорию на любое расстояние.

Первые попытки отселения корейцев от границы

Таким образом, число семей, нелегально (по мнению корейских властей) и вполне законно (с точки зрения России) прибывающих из Кореи в Южно-Уссурийский край, во второй половине 1860-х годов постоянно возрастало. Это беспокоило не только страну, из которой выбывали подданные, но и начало тревожить российскую сторону. Местные власти вдруг усмотрели в корейцах, поселяющихся близ границы, некую угрозу, и попытались принять меры против дальнейшего увеличения иммиграции. «Местное начальство стало находить неудобным поселение корейцев близ самой границы. Некоторые из корейцев и сами заявляли желание переселиться поближе к озеру Ханка. Поэтому в 1869 году велено было селить вновь прибывающих корейцев за р. Суйфуном и вообще внутри края, туда же направлять и тех из поселившихся близ границы корейцев, которые изъявляли желание перейти в другие места. При этом предоставлено им право на получение семян и хлеба на продовольствие на первое время их водворения на месте» (В.И. Вагин. Корейцы на Амуре).

В качестве дополнения к мнению В.И. Вагина можно добавить такой исторический эпизод. В начале октября 1868 года Г.В. Фуругельм (младший брат И.В. Фуругельма, контр-адмирала, военного губернатора Приморской области), назначенный управляющим удельными землями в той же Приморской области, по пути на Дальний Восток посетил Иркутск, где встретился с генерал-губернатором Восточной Сибири М.С. Карсаковым. Результатом их встречи стало послание М.С. Карсакова начальнику Суйфунского округа такого содержания: «Вследствие моих объяснений с Управляющим удельными землями в Приморской области предписываю Вашему Высокоблагородию желающих переселиться в наши пределы корейцев направлять в земли удельного ведомства в распоряжение г. статского советника Фуругельма, разрешая переселяться туда и иным из них, которые уже поселились в наших пределах близ границы и должны быть переселены дальше от нее, за исключением живущих в селении Рязановка, которые должны оставаться на прежнем месте. В случае же, если по каким-либо причинам г. Фуругельм откажется принимать их на удельные земли, то прошу Вас селить их в местах более или менее удаленных от границы, но непременно за рекою Суйфун». То есть решение (по крайней мере негласное) размещать корейцев-переселенцев подальше от границы существовало уже в 1868 году.

Возможно, это было вызвано событиями так называемой «манзовской войны». Как известно, 19 апреля 1868 года шхуна «Алеут» подошла к острову Аскольд, расположенному вблизи Владивостока, и находившийся на ее борту военный отряд попытался выдворить с острова китайцев-манз, нелегально занимавшихся добычей золота. Однако браконьеры открыли огонь, убив трех и ранив восемь матросов и одного офицера. С этого инцидента и начались вооруженные стычки, позже названные «манзовской войной». В ночь на 26 апреля хунхузы уничтожили российский военный пост в заливе Стрелок. Затем их отряды предприняли попытку захватить Находку, сожгли и разграбили Шкотово, Раздольное и Никольское, подошли к Владивостоку. Уссурийский край был объявлен на военном положении, командующим войсками был назначен полковник М.П. Тихменев, организовавший грамотное взаимодействие нескольких отрядов регулярных российских войск. В июне 1868 года военные действия в целом окончились, остатки банд хунхузов были рассеяны и перешли на китайскую территорию.

Жившие в Уссурийском крае корейцы в «манзовской войне»