к корейцам, мягко говоря, несколько иное. Как бы отвечая В.И. Вагину, П.Ф. Унтербергер заявлял совершенно категорично: «Если укажут на то, что в состав Российского государства входят миллионы подобных же инородцев, чуждых нам по вере и обычаям, у которых и сознания принадлежности к России может быть не больше, чем у корейцев, однако тем не менее все они считаются русскими подданными, то на это можно возразить, что государство наше, занимая земли, на которых жили эти инородцы с давних пор, понятно, обязано было озаботиться и о ихустройстве. Но вопрос о корейцах стоит совершенно иначе. Это – пришлый народ, который у нас поселился самовольно и относительно которого мы никаких обязательств не имеем, а потому можем действовать так, как того требуют государственные интересы».

То, что административные власти края и всей Восточной Сибири рассматривали переселившихся в Россию корейцев лишь как дешевую (а порой и вовсе бесплатную) рабочую силу, было достаточно понятно из всех их действий.

В.И. Вагин еще в 1875 году категорически заявлял: «Вообще, все доходящие до нас сведения показывают, что на месте сложился совершенно особенный взгляд на перешедших к нам корейцев. На них смотрят не как на свободных людей, предложивших нам свое подданство и свои услуги, и в силу этого подданства совершенно равноправных со всеми остальными гражданами государства, а только как на рабочую силу, которою можно распоряжаться как угодно.

Процитированный в начале книги известный публицист А.Я. Максимов 24 сентября 1884 года в столичной газете «Новое время» опубликовал статью «Корея и Россия». В ней он довольно жестко отозвался о чиновном отношении к корейскому переселению: «Мы смотрели на эту беспримерную, выдающуюся эмиграцию холодно; мы отнеслись к ней более чем индифферентно, бесчеловечно и жестоко. Печальная история этой эмиграции лежит на национальной гордости темным пятном. Благодаря невежеству, апатии и бездеятельности представителей местной власти, эмигранты гибли сотнями в наших пределах от голода и даже огня… История слишком грустная, чтобы можно было распространяться о ней… Между тем мы приобретали в корейцах не кочующее, грубое племя вроде гиляков и гольдов, не безнравственных подданных вроде китайских выходцев-маньдзи, но сильный, здоровый, трудолюбивый и промышленный народ, оседлый и земледельческий, с чистыми нравами и крепко установившейся семьей, народ, легко воспринимающий культуру, русские нравы и обычаи».

И, наконец, все тот же В.И. Вагин, проанализировав все произошедшие до 1875 года (времени написания его работы) изменения в «корейской политике» российских властей, резюмировал:

«Наши отношения к корейскому переселению очень любопытны. В них, прежде всего, обращает на себя внимание отсутствие системы. То мы находим переселение к нам корейцев очень полезным, поощряем его, даже сами зазываем к себе корейцев; то вдруг оно оказывается тягостным и вызывает старания прекратить его. Мы хотим принять «самые энергические меры», чтобы остановить переселение; между тем не увеличиваем пограничных караулов даже настолько, чтобы они действительно препятствовали переселению; оно продолжается по-прежнему, и если приостанавливается на время, то не вследствие мер, а по совершенно посторонним причинам. То мы не находим ничего дурного в том, что корейцы селятся около залива Посьета, близ границы; то признаем нужным селить их внутри страны, между русским населением; то, наконец, находим пребывание их во всем Южно-Уссурийском крае положительно неудобным и выселяем их на Амур. То мы устанавливаем у них порядок управления, общий для всех крестьян того края, то оставляем их при прежних обычаях; но и в последнем случае вводим некоторые свои правила, противоречащие корейским обычаям. То мы отказываем им в куске насущного хлеба, или, что почти одно и то же, кормим их негодным хлебом, то назначаем им довольно щедрое довольствие от казны, то опять сжимаем это довольствие… То мы велим послать на Амур беднейших переселенцев, не справляясь об их желании, то за это же самое отдаем под суд переводчика Ингучи.

Из всего этого мы вправе заключить, что, с самого начала и до сих пор, не было выработано ясного взгляда на значение корейского движения и возможных последствиях его для России… Ясно, что переселение корейцев в Южно-Уссурийский край было как нельзя более естественно и разумно. Б экономическом отношении оно могло быть только выгодно и для корейцев, и для нас; для нас еще выгоднее, нежели для них. Мы избавлялись от необходимости заселить нашу юго-восточную окраину переселенцами из внутренней России; мы приобретали население, хорошо знакомое с характером страны, усвоившее себе и приносившее с собой те формы культуры, которые этой стране наиболее свойственны, и притом население трудолюбивое, скромное и, вдобавок, преданное нам именно в силу того факта, что положение его у нас улучшилось без всякого сравнения с прежним, и что возврат его к прежнему делался недоступен. Правда, переселение корейцев требовало с нашей стороны некоторых пожертвований; но пожертвования с их стороны были несравненно важнее. Корейцы оставляли большую часть своего состояния, оставляли родных, оставляли родину; одним словом, они теряли все, что дорого каждому человеку и что особенно дорого малоразвитому простолюдину. Но если они не останавливались перед такими, можно сказать, кровными жертвами, то с нашей стороны, казалось, не было законного основания останавливаться перед какими-нибудь десятками тысяч рублей, необходимых для того, чтобы устроить переселившихся и тем привлечь к себе новых переселенцев».

Прошение Приамурскому генерал-губернатору о принятии в российское подданство корейского подданного Пак Шенквони, увеличенный фрагмент данного документа. Из фондов Российского государственного исторического архива Дальнего Востока.

Приложения Дополнительный договор между Россией и Китаем. Пекин, 2/14 ноября 1860 г.

По внимательном рассмотрении и обсуждении существующих между Россией и Китаем договоров, е.в. император и самодержец всероссийский и е.в. богдохан дайцинский, для вящего скрепления взаимной дружбы между двумя империями, для развития торговых сношений и предупреждения недоразумений, положили составить несколько добавочных статей, и для сей цели назначили уполномоченными: российского государства, свиты е.и.в. ген. – майора… Николая Игнатьева; дайцинского государства, князя первой степени, принца Гун, по имени И-син.

Означенные уполномоченные, по предъявлении своих полномочий, найденных достаточными, постановили нижеследующее:

Статья 1

В подтверждение и пояснение первой статьи договора, заключенного в городе Айгуне, 1858 года, мая 16-го дня (Сян-фын VIII года, IV луны, 21-го числа), и во исполнение девятой статьи договора, заключенного в том же году, июня 1-го дня (Vлуны, 3-го числа), в городе Тянь-Цзине, определяется: с сих пор восточная граница между двумя государствами, начиная от слияния рек Шилки и Аргуни, пойдет вниз по течению реки Амура до места слияния сей последней