И действительно, в грезах земной психики земля темна и черна, сера и мутна, земля землиста. Воображаемое сцепление с какой-либо материей прежде всего требует от воображения некоего утверждения, тавтологически и непосредственно связывающего существительное с прилагательным. Необходимо, чтобы субстанция реализовала свое качество, чтобы она заставила нас пережить обладание присущими ей богатствами.

Эти богатства должны быть активно хранимы, сконцентрированы в каких-то глубинах. Один химик XVII века, грезя о жизни драгоценных камней, считал, что эта жизнь всегда в опасности. По мнению Гийома Гранже (Paradoxe que les Métaux ont Vie. 1640, ch. III), камням присущ «особый способ самосохранения посредством накопления дружественных предметов и отвращения к врагам». Самый твердый из кристаллов должен активно поддерживать собственную твердость.

Если мы захотим уразуметь понятие материального флюида, его следует рассмотреть во всех потенциях его активизма. В частности, необходимо обратить внимание на то, что такая прекрасная и мощная материя, как драгоценные камни, воспринимает флюиды небесных светил отнюдь не пассивно. Минерал поистине притягивает астрал. В этом воображаемом притяжении только и происходит, что реализация воли к обогащению. Оно представляет собой основополагающий закон воображения обладания, а воображение обладания систематически превосходит позитивность обладания. Обладание же – всего лишь тень, если в нем нет позитивности иллюзий. Любая теория обладания конденсируется в убеждении, что всякое богатство притягивает другое богатство, что всякое богатство активно и в режиме сложных процентов превращает разнообразнейшие потенции в капитал.

Преимущество исследований материального воображения в том, что эти темы трактуются в них простодушно. Так, на взгляд Беркли, смола притягивает солнечные лучи; она не просто находится под влиянием солнца, а активно накапливает разнообразные флюиды, всевозможные ценности. Таковы нормальные грезы, и мы без труда можем привести массу примеров на эту тему. Как бы смола ни текла, она – огненное существо. И не только оттого, что она горит, выделяя бесчисленные запахи, но и потому, что она представляет собой летнее существо, потенцию солнца, растительное золото, аватару золота солнечного и земного. Все эти превращенные в капитал потенции, по Беркли, остаются в дегтярной настойке, материалистической панацее великого противника идеи материи[373].

Впрочем, активизм динамического воображения астральных флюидов, возможно, характернее всего проявляется в твердых разновидностях материи. Так, по мнению Порты, звездные флюиды с трудом проникают в драгоценные камни. Но благодаря самому этому нелегкому проникновению в камнях флюиды закрепляются надежнее, чем в любой иной субстанции:

Сколь же они как бы противятся (semblent dures) получению благоприятных даров с небес, и однако, когда они их получают, они удерживают и сохраняют их весьма долго; по-моему, это понравилось бы Ямвлиху[374].

(Porta J.-B. La Magie naturelle, p. 471)

Может быть, мы лучше поймем такое накопление флюидов в твердой материи, если приведем литературный образ приобретенной твердости. Мы не можем чересчур приумножать параллелизм материальных и моральных образов. Совокупность образов воли естественно притягивает к себе моральные образы. Именно об этом пишет Ницше в «Утренней заре» (§ 541):

Как надо каменеть – твердеть медленно-медленно, словно драгоценный камень, и, наконец, спокойно застыть ради вечной радости.

Но мы больше не вдаемся в изучение этой тенденции материалистической грезы, состоящей в том, чтобы «навечно» определиться с ценностями; мы собираемся изучать, как происходит овладение разнообразнейшими ценностями.

V

Чтобы драгоценные камни так живо светились, чтобы они воспринимали чистейший свет, сам стиль воображения должен способствовать тому, чтобы драгоценные камни были сопричастны потенциям, связанным с грезами больше земной, трех других стихий, более онирических и ониризующих, чем земля. Эту причастность мы собираемся искать в порядке «воздух, огонь, вода» и начнем с самого сложного. Впрочем, чаще всего мы принимаем точку зрения современного воображения и потому цитируем только тексты, которые воображение может оживить в наши дни. А чтобы изучить проблему во всей ее историчности, потребовалось бы написать алхимическую энциклопедию.

Едва открыв ларец, где хранился сапфир, воздушное воображение взлетает в голубое небо. Похоже, этот камень вобрал в себя всю небесную голубизну. В действительности голубизна — изначальный цвет неба. В порядке образов, перед тем как перейти на другие объекты, она принадлежала небу. Когда небесная голубизна нисходит в сапфир, кажется, будто безмерное пространство соскальзывает в своего рода безразмерное пространство или, согласно превосходному выражению Люка Дитриха, «в беспространственную глубину» и замыкается в ней. Итак, сапфир кажется нам самым просторным из драгоценных камней.

Стихи Ланца дель Васто и прекрасный комментарий к ним, который дает Люк Дитрих, мгновенно заставляют нас пережить участие неба в столь небольшом драгоценном камне:

Драгоценный камень – это точка, где устраняется противоположность между материей и светом. Материя вбирает свет в самое нутро и перестает отбрасывать тень… Кусочек угля, превращенный в алмаз магией огня и долгим подземным терпением, достигает прозрачности источника и звезды. Душа видит, как в нем сияет совершенство, к которому она стремится; человеческая проблема решается здесь с помощью астральных уподоблений:

Astre prochain, lumière que je touche,

Pierre qui vit, réponds à mon regard,

Ô cri secret, concrète extase, couche

Où le jour sombre et médite à l’écart,

Rappelle, exalte, abolis ce qui passe

Et contiens-moi, profondeur sans espace.

О ближнее светило, свет, к которому я прикасаюсь,

Живой камень, ответь на мой взгляд,

О тайный крик, сгущенный экстаз, ложись туда,

Куда погружается день, и предавайся раздумьям поодаль,

Вспоминай, возвышай и устраняй преходящее,

И обуздывай меня, о беспространственная глубина[375].

Пространство неба и душевное пространство растворяются друг в друге. Свет становится телесным. Прилагательное «небесный» в этой грезе сочетается с материей. Сгущенная греза как бы изгладила антитезу тьмы и света.

Нельзя ли с этими поэтическими грезами сопоставить усилия гегелевской диалектики? Для гегельянца кристалл – это тело, принимающее внешнее внутрь. Непрозрачное тело поначалу отвергает безмерный свет прекрасного пространства. Непрозрачное тело не желает снимать покровы со своих глубин. Но представляется, что кристаллизация, извергая жильную породу, способствует образованию объекта, которому больше нечего прятать:

Индивидуальное тело, по правде говоря, поначалу бывает темным, поскольку именно в этом, как правило, состоит детерминация абстрактной материи, существующей для себя. Но мы видим, как эта темнота исчезает в материи «отделанной», а значит, индивидуализированной посредством формы[376].

Тем самым кристалл – самим фактом своей оформленной индивидуальности – становится «средой для света». Вот великий образец союза между образами и идеями! Кажется, будто дневной свет и светлуха соединяются в прозрачном камне. Кристалл помогает