в калейдоскопе. Возможно, по этой причине слово «калейдоскопический» употребляется почти исключительно в пейоративном смысле – и с какой легкостью! Со своей стороны, я не люблю злословить по адресу игрушки, которая столько меня развлекала. Она может научить нас красоте мгновенного, всевозможным кратким и прекрасным изменениям кристаллического света. Но перо не в силах описать такой опыт. Чтобы заставить читателя грезить всеми силами материального воображения, писателю необходимо больше заботиться о подлинных кристаллических грезах, рождающихся рядом с бриллиантом-солитером.

Впрочем, еще необходимо остерегаться того, чтобы социальное бессознательное, накапливающее алчность к деньгам, не смешивалось с бессознательным естественным и чтобы жажда бриллиантов не зависела от арифметики каратов. В фундаментальной грезе о сверкающем камне – одной из наиболее изначальных для всех народов до такой степени, что драгоценный камень можно возвысить до уровня архетипа бессознательного, – грезовидцу нравятся богатства, которые не продаются.

К тому же крайне интересно констатировать, что глубокая греза никогда не продает своего имущества. Она его теряет, поскольку ее неотступно преследует мысль о его утрате. Иногда имущество отнимают. Порою греза его раздает – очень редко, ибо она ничего не предлагает. Но не продает. Представляется, что у глубокой грезы – т.е. той, что покидает социальный план ради плана космического,– отсутствует категория меновой торговли. «Почти никто из моих пациентов, – пишет Робер Дезуайль, – не проявляет ни малейшего желания к присвоению, когда возникает весьма частый образ драгоценных камней» (Le Rêve éveillé et la Psychothérapie, p. 86), a в качестве исключительного случая он указывает на «приобретательство», когда один больной с весьма маркированной анальной фиксацией присваивает алмаз, предлагаемый ему в грезах.

Здесь мы сталкиваемся с диалектикой богатства, в которой уверенность в банковском счете как бы противопоставляется глубинной убежденности в талисмане. С одной стороны, богатство с хорошо спрятанным банковским шифром и ясное в социальном плане радует капиталиста, осознающего свое общественное могущество. Такому богатству свойство обмена присуще до такой степени, что мы частично излечим скупца, посоветовав ему заплатить долги «игрой» чеков, а не реальным обменом банкнот. Тогда он подпишет чек, но считать деньги не будет; боль не столь отчетливая, а значит, менее острая.

С одной стороны, невероятная концентрация богатства, богатства таинственного, но тем не менее очевидного, сцепляющегося со всеми нашими грезами. Деньги наделяют нас социальным могуществом, тогда как сокровища – могуществом онирическим. Разумеется, деньги и сокровища не принадлежат к одному и тому же слою психики. Понятно, что продажа сокровища, коим «мы дорожим», может потребовать психоанализа.

Если драгоценный камень соотносится с глубинными зонами бессознательного, то надо ли удивляться, что в нем могут сконцентрироваться всевозможные космические силы грез о человеческом могуществе? Для исполнения любых желаний, чего бы ни пожелал человек – здоровья, молодости, любви, ясновидения,– существуют драгоценные камни. Один кристалл приносит удачу, другой вызывает любовь, третий предохраняет от опасностей. Тем самым кристалл рассматривается как своего рода естественный талисман, действующий без вмешательства некроманта. Как сказал поэт Шарль Кро[367], все драгоценные камни – это «талисманы, силе которых нет предела»[368][369].

Впрочем, возьмем наименее «эрудитскую» грезу и посмотрим, как кристалл предстает в виде онирического пространства-времени с точки зрения простого неискушенного грезовидца.

Кристалл возбуждает нескончаемые грезы о собственном прошлом. Откуда он взялся? Какова его история? Какие воспоминания об исчезнувших эпохах он хранит? Что сокровенного получил он от тех, кто грезил с его помощью?

В настоящем времени сокровище воспринимается как присутствие, как залог верности стража.

Если драгоценный камень так отягощен прошлым, то неужели у него нет будущего? Какому миру мы его посвящаем? Литература изобилует историями о проклятых камнях, о камнях преступных.

Впрочем, эти наскоро брошенные ремарки, наверное, покажутся довольно-таки банальными. И банальны они в силу своей смутности; любой наблюдатель без труда отыщет души, для которых они играют определенные и решающие роли. Мы заимствуем из одной старой книги чрезвычайно обстоятельный документ, где время, связываемое с драгоценными камнями, получает необыкновенную разработку. Порта пишет:

Камни обретут свои важнейшие свойства на небе и будут сопрягать их с небом, если их отшлифовать в определенные часы и время… ибо в этом случае они больше одушевятся, а их воздействие станет более могущественным, к тому же образы светил в оных камнях выразятся с большей естественностью[370].

Итак, здесь соединяются два типа могущественных грез: прежде всего греза о материальных флюидах, ставящих субстанцию в соответствие с конкретной планетой, а затем – и греза о математических аспектах неба, устанавливающих соответствие между субстанцией и совокупностью светил. Аналогично тому, как гороскоп человека составляют в момент, когда рождение наделяет его физиономией, гороскоп для драгоценности следует разрабатывать в момент, когда резчик камней придает ей геометрическую форму. Рабочий должен грезить сразу и о свете драгоценного камня, и о свете небосвода. Глубины субстанции он должен соединить с глубинами неба. Он должен «бракосочетать» небесные знамения с сигнатурой субстанции[371].

Как в таких бесконечных сновидениях не ощутить сверхдетерминаций бессознательного в действии? Точнее говоря, здесь присутствует астральная сверхдетерминация; небесные светила действуют, так сказать, дважды: своей индивидуальной материей и своими группировками. Ювелир, который наделит свое ремесло всевозможными космическими ценностями, выберет драгоценный камень по господствующей над ним планете и будет обрабатывать его согласно царствующим аспектам. Существует некий синтез формирования созвездий и образования кристаллов. Символы математики кристаллических граней и математики созвездий объединяются подобно тому, как уже объединились материи планеты и соответствующего ей камня[372].

Драгоценный камень, в должное время обрабатываемый великим камнерезом, поистине является камнем астрологическим. Он принадлежит астрологии, вырезанной в твердом материале, – это узел судьбы, которая становится напряженной в тот момент, когда связывается с чьим-либо рождением, когда художник отделяет камень от его жильной породы. Камень обездвиживает гороскоп. Благодаря своей астрологической огранке он наделяется способностью служить «передатчиком» гороскопа. Стало быть, это синтез гороскопа и талисмана. Странные грезы, в которых кристаллическая материя сопрягается сразу и с мгновением, и с вечностью! Графиня де Ноайль, грезившая в одном из египетских музеев, пишет (La Domination, р. 238): «Божественные скарабеи – капли голубых столетий, тепловатой граненой бирюзы».

Но приведенная страница Порты остается исключительной, и алхимики устанавливают сопричастность между небесными светилами и свойствами камней прежде всего через материальные флюиды. В этом-то духе подлинно материального воображения мы и собираемся развивать дальнейшие замечания.

IV

Итак, теперь посмотрим подробнее, как разные типы воображения, затронутые другими стихиями материального воображения, могут накладываться на земное воображение кристаллической материи. Мы призна́ем, что нет драгоценного камня, который был бы истинно и исключительно земным. В царстве грез кристаллы всегда подвергаются воздействию сопричастности другим