в мятой вылинявшей гимнастерке, перепоясанной широким ремнем, который оттягивал тяжелый подсумок, мы прошли к дороге, ведущей в город. Один из спутников, летевший со мной из Хошимина, уже бывал в Пномпене после освобождения немногим раньше. И как он живо обрадовался, увидев на шоссе людей, двуколки, запряженные быками, движущиеся автомобили.

— Первый раз я здесь не встретил ни души, а сейчас...— он задумчиво смотрел на прохожих, кивая им вслед.

Мне, кажется, не забыть их опаленные лица, глаза, выражавшие боль и утрату. Я старался вспомнить, где раньше мог видеть эти глаза. Я вспомнил. Передо мной промелькнули кадры кинохроники военных лет, запечатлевшие узников фашистских концлагерей в Европе. Да, да, я не ошибался. Именно такое выражение. Так могли смотреть только люди, в которых долго пытались убить человеческое достоинство, отучить мыслить и чувствовать. Передо мной проходили свидетели невиданных кошмаров и ужасов. Я полагал, что в возрождающемся Пномпене уже не встретить на улицах следов кровавых зверств, да и свою задачу видел в другом, собираясь рассказать читателям «Известий» о восстановлении. Но первая же встреча с кхмерами стала для меня встречей со свежими следами фашизма.

Около нас останавливались люди и, узнав, кто мы такие, спешили рассказать о себе и о былом, с ненавистью произнося имена своих мучителей. Слезы мешали говорить, но человеку необходимо было поделиться пережитым, излить наболевшее. Конечно, время и работа рубцуют душевные раны, но кто знает, когда они обретут полное моральное равновесие,— слишком много горя выпало на их долю.

— Куда путь держите? — спросил я молодого парня лет семнадцати по имени Ченг Санг.

— Хочу еще раз попытаться найти своих. Отца и мать убили в прошлом году. Осталось два старших брата и три сестры. Всех раскидали по разным трудовым лагерям. Может быть, в районе Пномпеня встречу кого-нибудь. Меня и моих попутчиков полпотовцы держали как заложников. Только недавно нас освободила народная армия. Это было в провинции Пурсат недалеко от деревни Лиеть. Все уже хорошо знали, что режим Пол Пота — Иенг Сари рухнул. Но соансроки (агенты безопасности) и солдаты держали нас, перегоняя с места на место. Многих, кто хотел тайно уйти, расстреляли. Таких, как я, было несколько тысяч.

Парень был крепкого сложения, и даже при его худобе, болезненном лице, тронутом голодом и хроническим недосыпанием, он не производил впечатления дистрофика. Лишь глаза лихорадочно блестели, голос подрагивал, длинными пальцами он смахивал набегавшие слезы.

Не знаю, нашел ли он свою семью, остался ли в Пномпене или уехал в другую провинцию, так и не найдя никого из родных. Больше я его ни разу не встретил за время работы в Кампучии. Но лицо его до сих пор стоит передо мной, когда я вспоминаю тот день на шоссе № 4 у Почентонга, пустынного аэродрома — распахнутых настежь «воздушных ворот» израненной, жалкой, но начинающей подниматься из пепла страны. Много лиц прошло передо мной с тех пор.

Мне довелось близко наблюдать этот сложный, мучительный и вместе с тем радостный процесс постепенного выздоровления народа, который, преодолев кризисное или, скорее, шоковое состояние, по крохам собирал силы для новой жизни. В пору своего возрождения он демонстрировал поразительную жизнестойкость и терпение, волю и трудолюбие. Народ с вековыми богатейшими культурными и хозяйственными традициями, создавший уникальные ценности человеческой цивилизации, но за три года дремучего мракобесия доведенный до первобытного состояния, не мог, конечно, утратить полностью свои созидательные способности, талант творца и чувство национальной гордости.

— То, что произошло в Кампучии,— говорил мне Кео Чанда, председатель Народно-революционного трибунала, судившего преступный режим Пол Пота — Иенг Сари,— ни в коем случае нельзя считать явлением только внутренним. Его природа не имеет ничего общего с национальным характером кхмеров, с некими особыми кампучийскими условиями, как об этом говорит кое-кто из «теоретиков» на Западе. Корни кампучийской трагедии кроются в историческом развитии страны, оказавшейся объектом колониальных, империалистических и великодержавных устремлений. Вы спрашиваете, почему именно на нашей земле мог проявиться подобный чудовищный феномен. Во-первых, надо учесть, что почва для него готовилась десятилетиями господства чужеземцев и их марионеток. Во-вторых, плодами народной победы в освободительной борьбе воспользовались политические авантюристы, получавшие поддержку извне и уничтожившие патриотическое руководство партии и кампучийской революции. Абсолютное невежество этих политиков в вопросах классовой борьбы, полное извращение ими социальных идей в сочетании с патологической жестокостью обернулись столь страшной катастрофой.

Кео Чанда отсылал нас к тем страницам кампучийской истории, которые он назвал «опаленными». Он обращал наше внимание и на роковую роль Соединенных Штатов Америки в судьбе кхмерского народа.

«БЕЛАЯ книга» об американо-сайгонской агрессии против Камбоджи в 1962—1969 годах, распространенная камбоджийским посольством в соседнем Лаосе, считается редким дипломатическим казусом. Она появилась на свет буквально через несколько часов после того, как в Пномпене произошел государственный переворот и к власти пришел проамериканский режим генерала Лон Нола и принца Сирик Матака, отстранивший от управления страной Сианука. О книге, подготовленной к печати во Вьентьяне, видимо, забыли в суматохе дворцовых заговоров. Новый правитель после этого долго не мог спокойно смотреть в глаза американскому послу, читая в них укор и гнев, который, впрочем, был затем сменен на милость. Случай с книгой засчитали как «упущение» Лон Нола, а спустя один месяц в ответ на его просьбу о предоставлении «военной помощи» в Кампучию из Южного Вьетнама стали прибывать американские транспортные самолеты с оружием и снаряжением.

Так вот, «Белая книга» свидетельствовала, что за указанные восемь лет агрессоры совершили более 8000 разного рода нарушений территориальной целостности страны. За один только 1969 год, по признанию представителя госдепартамента по вопросам печати, вооруженные силы США 310 раз вторгались в пределы суверенной Кампучии. Это по официальному признанию Вашингтона. А вот что сообщал корреспондент гонконгского журнала «Фар истерн экономик ревью» Т. Оллмэн, американец по происхождению, посетивший незадолго до этого кампучийскую провинцию Свайриенг: «Я могу засвидетельствовать, что самолеты США нарушают воздушные границы этой страны, бомбят и обстреливают ее территорию без всякой на то причины гораздо чаще, чем это знают американцы».

Корреспондент имел в виду, так сказать, массового читателя. В Белом доме и Пентагоне, конечно, хорошо были осведомлены о масштабах варварских бомбардировок кампучийских городов и сел, о том, что в этой стране от американских бомб и напалма гибнут мирные жители, уничтожаются рисовые поля; леса и каучуковые плантации чахнут от ядохимикатов, распыляемых с воздуха, гибнет домашний скот.

Со времен Даллеса, который называл нейтралитет Кампучии «аморальным», Вашингтон преследовал цель превратить Кампучию в свой военно-стратегический плацдарм в Индокитае. И пламя