было вернуться, будто заново обретая родной кров, который не может предать тебя, даже если всё и вся предало тебя и обмануло.

Но вдруг оказалось, что это была лишь иллюзия, что Рим – никакая не провинция, где остановилось время и всякий раз можно найти что-то прежнее и знакомое, что Рим – не то милое местечко, куда можно сбежать навсегда, уклонившись от лихого потока времени. И хотя Рим дремал прежде, но вот он будто начал пробуждаться. Гоголь вынужден был по-новому взглянуть на Рим, и Рим будто бы по-другому взглянул на Гоголя, и они оказались чужими. Но перед этим и Бельгия стала чужой для Гоголя, и Франция, и, уж конечно, Германия. Европейская реальность пошла в каком-то таком направлении, с которым Гоголю было категорически не по пути. И если раньше Гоголь ещё мог не замечать этого движения, во всяком случае старался не приметить, то теперь-то уж этого никак нельзя было существовать по-прежнему, ведь люди, окружавшие его, становились иными всё более и более.

Помните, на гоголевском пути встречался пару раз Михаил Бакунин, о котором мы уже говорили, отмечая тот факт, что он был истинным антиподом Гоголя, даже в большей степени, чем Белинский. Теперь Михаил Александрович стал видным деятелем европейского революционного движения, сведя знакомство с Марксом и сделавшись соратником Прудона. Когда Бакунин поселился в Париже и об этом стало известно правительству России, то по требованию русского посла он был выслан из Франции. Михаил Александрович провёл несколько месяцев в Бельгии, но, как только вспыхнула Февральская революция во Франции, тотчас же вернулся в Париж и здесь с энергией и страстностью принялся за организацию парижских рабочих. Его энергия показалась чрезмерной даже членам временного правительства, и они поспешили удалить его из Парижа, дав ему поручение в Германии и славянских землях [344].

В Праге Бакунин написал статью «Основы новой славянской политики», напечатанную в газете «Dziennik Domowy» по-польски и в «Slavische Jahrbücher» по-немецки. В этой статье отстаивалась идея всеславянской федерации и высказывалась мысль о праве каждого её гражданина на участок земли [345]. Сей текст имел немалый резонанс.

Столкновения на баррикадах в Париже. 1848 г. Гравюра XIX в.

Написанием статей Бакунин, однако, не ограничился, став одним из активных участников организации Пражского восстания (против владычества Австрийской империи). После того как чешское сопротивление было всё же подавлено, Бакунин бежал в Германию, где, не угомонившись ни капли, продолжал поддерживать славянские связи и издал своё знаменитое «Воззвание». Однако теперь он делает упор уже не на панславизм, а ставит целью европейского революционного движения «учреждение всеобщей федерации европейских республик» [346].

Проходит совсем немного времени, и Бакунин делается вдохновителем восстания в Дрездене, сумев стать убедительным и для немецких рабочих. Их выступления тоже были, однако, подавлены, а наш революционер бежал в Хемниц, где в конце концов был арестован. Далее следует ещё более захватывающая и, пожалуй, романная череда приключений Бакунина, ведь он не единожды вынужден был выслушать смертный приговор суда, но всякий раз судьба велела ему избежать смерти и продолжать свой путь. В 1851 г. Бакунин был выдан в Россию, осуждён, заточён, а затем сослан в Сибирь, но опять бежал в Европу, опять становился вдохновителем революций [347].

Трудно остаться равнодушным, читая историю его удивительных дней, но разговор о Бакунине, понятное дело, важен здесь не сам по себе, а в связи с описанием гоголевского пути. Так вот Бакунин в числе прочих европейских бунтарей являлся вдохновителем тех событий, от которых спешил теперь спастись Гоголь. Дело в том, что в 1848 г. революционные волнения докатились и до Италии, которая прежде была разделена на несколько государств и, как случается, являлась ареной нечистоплотных игр политиков, но мечтала о воссоединении и равноправии.

В Неаполе, где проживал, в данный момент наш классик, по сложившейся традиции зимовавший в Италии, начинаются бурлящие страсти, волнения и восстания – словом, те события, которые внушали ему тревогу. И Гоголь спешит прочь из Европы, теперь уже навсегда.

Анне Михайловне Виельгорской он пишет: «…Из Неаполя меня выгнали раньше, чем я полагал, разные политические смуты и бестолковщина, во время которых трудно находиться иностранцу, любящему мир и тишину» [348].

Заметим, кстати, что революционными потрясениями восставших итальянцев поспешила воспользоваться пронырливая Англия. Описывая всё это, Гоголь, уже находясь на Мальте, сообщал графу Толстому: «Дела короля (речь идет о короле Фердинанде II. – Примеч. М.А.) совершенно плохи: Мессина, Катания – всё восстало, и английские фрегаты повсюду, как у себя дома. Привезённую от короля индульгенцию, говорят, мессинцы разорвали в куски, в виду его же гвард<ии>» [349].

Впрочем, Бакунин, о котором выше шла речь, в данный момент к событиям в Италии причастен не был, ему ещё только предстояло добраться до Апеннин, через несколько лет после того, как попадёт в Россию, окажется в ссылке, сумеет сбежать и, вырвавшись опять в Европу, снова начнёт революционную деятельность. Однако любопытно, что Неаполь, где подолгу жил Гоголь, станет пристанищем и местом бурной деятельности и для Бакунина, который в 1865 г. начнёт здесь создавать социалистические организации. Именно в Неаполе он напишет свой программный документ, названный «Революционный катехизис», текст которого, попав в Россию, сделается тем динамитом, что рванёт что есть сил спустя несколько десятилетий, пробудив бунтарские силы в нашем Отечестве.

Ну а пока Бакунин – в Париже, помогает французам совершать революцию, англичане – у берегов Италии, а Гоголь держит путь в Иерусалим, желая, как и водится у него, поколесить по городам и весям на этот раз Ближнего Востока.

Гоголю хотелось созерцания святынь и умиротворения, он давно уже задумал путешествие по святым местам, теперь сама судьба будто бы поторапливала его двинуться в этом направлении.

Бури, однако, бушевали не только в политике и в судьбах покинутых Николаем Васильевичем неаполитанских жителей, буря жестоко властвовала и над ним самим, над нашим странником. Попав на корабль, Гоголь испытал столь жуткий приступ морской болезни, что едва сумел совладать с собой. Умиротворённости с самого начала не получалось, хотя география путешествия обещала стать насыщенной легендарными пунктами. И если вы ещё не устали от путевого романа, написанного линией жизни нашего классика, то снова следуйте за ним, во всяком случае мысленно.

Итак, первым пунктом была Мальта, хотя Гоголю она жутко не понравилась. Николаю Васильевичу пришлось остановиться в «плохоньком отелишке», где были «двери с испорченными замками, мебель простоты гомеровской и язык нивесть какой». Здесь наш поэт пробыл четыре дня, потратив это время для написания писем графине Анне Михайловне, знакомым и друзьям и готовясь отбыть на Восток. По счастью, на этот раз море было спокойное, и он чувствовал себя сносно. Очередным пунктом на пути стала Смирна (в те времена греческий город, находившийся под