то, что она сильнее, чем кажется; кроме того, её дом — Йэллубан, а место её рядом с ним. Год спустя она родила ему сына, что едва не стоило жизни юной гердине. Йэло всегда мечтала иметь двоих детей, мальчика и девочку, но, опасаясь за её хрупкое здоровье и не желая подвергать его дальнейшему риску, Дугис настоял на том, что ребёнок у них будет один. Да ещё старший Сид. Мальчишки подружатся и не будут испытывать ни в чём недостатка.

Но здесь он погорячился. У Сида было, как выяснилось, своё мнение на этот счёт. Он сразу не пришёл в восторг от новости о прибавлении в семействе, также как годом ранее не рукоплескал, заполучив новую мачеху. Он вообще был не особенно восторженным и даже, напротив, чрезмерно угрюмым. Должно быть, сказывалось исчезновение его матери, единственной, которая души в нём не чаяла и потакала каждому его капризу. Нелегко в четыре года лишиться роли короля и бога, сойти с картонного трона и оказаться вдруг на попечении людей, которые хоть и относятся к тебе хорошо, но без должного почтения. А с рождением нового малыша всё внимание и забота принялись вероломно доставаться ему. Сид невзлюбил сводного брата, он устраивал истерики и не желал оставаться с ним в одном помещении. Бывал наказан, когда вопрос не удавалось урегулировать мирно. А едва Лесли исполнилось три года, девятилетнего Сида застали за попытками столкнуть его с балкона — по признанию нянек, далеко не первыми. Ранее, дескать, он пытался утопить брата в ванне, затем подначивал подойти к лошади сзади и дёрнуть за хвост, но няньки из страха (а кое-кто из уважения к покойной Сиде) ничего не рассказывали. При очной ставке Сид оказался ненамного дальновиднее своей матери и сразу во всём признался, заявив, что на нём нет никакой обязанности любить брата и терпеть его присутствие в доме. Он топал ногами и буйствовал, и пообещал не сегодня, так завтра привести свой план в исполнение. Разумеется, завтрашнего дня никто дожидаться не стал. Неуправляемого девятилетку выслали в деревню, к бабушке с дедушкой, и лишили его статуса наследника. Йэло не хотела от него избавляться, но Дугис, обнаружив на теле малыша Лесли синяки и порезы, начал всерьёз опасаться за его жизнь. Он решился на этот шаг с тяжёлым сердцем и до сих пор корил себя за отказ от сына, что выразилось в том, что жизнь родителей Сиды, поддерживаемых щедрыми подаяниями из личных средств герда, резко пошла в гору. Они поставили новый сруб, завели гусей и уток и прослыли сельскими богачами.

Но история на этом не закончилась. У Дугиса и Йэло появилась дочь. Их дети выросли, повзрослели — то же относилось и к Сиду. В деревне ему жилось привольно (ещё бы: не будь его на свете, кто бы так великодушно финансировал его деда с бабкой?), он прослыл первым парнем и выгодным женихом. Но это не вполне удовлетворяло его тщеславие, ведь даже такая жизнь ни в какое сравнение не шла с титулом герда Йэллубана.

«А всё из-за этого бастарда Лесли! — ворчал он. — Мой отец тронутый. Тоже мне, выбрал себе наследника. Да какой из него герд! Сразу видно, пёс приблудный!»

Окружающие признавали его правоту, причём отнюдь не из простого подхалимства. Лесли действительно не был похож внешне ни на мать, ни на отца — кряжистый, темноволосый, кудрявый, с серо-зелёными глазами, в отличие от своих субтильных и невысоких родителей, голубоглазых блондинов — что наводило простолюдинов на мысли о том, что Йэло его нагуляла. То ли дело Сид — весь в отца, и даже ещё лучше. Высокий, видный. Истинно красавец-герд. Мысли о собственном величии затмевали ему разум, а поддержка окружающих придавала сил. Кончилось это тем, что, не умея добиться справедливости официально, он решил повести дело по-своему. С чёрного хода. Он начал рыскать по деревням и весям и искать себе приспешников. Рассказывал слезливую историю о том, как его выгнали из дома и лишили статуса наследника в угоду какому-то бастарду. Призывал свергнуть власть. Даже задумал обратиться к Верховному королю, но до его высочества допущен не был. Зато король, в свою очередь, обратил внимание Дугиса на тот факт, что ему очень не нравится, что в Йэллубане завёлся смутьян, кричащий опасные лозунги. Его следовало приструнить.

Пробовали приструнять. Взяли его под стражу, но тот сбежал и скрылся в лесах, где и обитал с тех пор. Изредка появлялся в южных деревнях, где местные его не выдавали, поскольку были на его стороне. А в городе за ним прочно закрепилась слава сумасшедшего.

— В общем, — подытожил Лесли, который поведал эту историю со своей точки зрения и далеко не полностью, — наша ситуация, как вы понимаете, весьма деликатна. И тот факт, что мы с Балти-Оре любим друг друга, только её усложняет. Но, насколько мне известно, Йэллубан никогда не знал спокойных времён. В нашем роду постоянно случались какие-то неурядицы, ещё со времён его основательницы, Жао Бэй, которую казнили по обвинению в колдовстве.

Впервые за этот вечер Феруиз проявила живой интерес к рассказу Лесли. До того она слушала юношу внимательно, но довольно отстранённо, не вовлекаясь в диалог и не задавая вопросов.

— Ну надо же, — сказала она, поведя бровью, — оказывается, у вас в роду, помимо прочего, имеются колдуны?

Сказав это, девушка внимательно посмотрела на Балти-Оре, которая сидела за шитьём и не сводила глаз с ткани. Вопрос Феруиз не вызвал у неё в душе никакого отклика — по крайней мере, так выглядело со стороны.

— Надеюсь, что нет, — ответил Лесли. — Этой истории почти двести лет, она старше самого Йэллубана, а потому никто в точности не знает, как обстояли дела. Доподлинно известно, что Жао была властной женщиной, сильной и независимой. Со времени её правления этот край мало изменился.

— Это была её идея — построить город-лабиринт? — в шутку спросила Феруиз, у которой, привыкшей к геометрически ровным улицам Рэди-Калуса, до сих пор перед глазами стояли косые переулки и тупики Йэллубана.

— О, нет. Это была стихийная застройка. В ней чувствуется веяние Катреолы — и не без оснований, поскольку мой прапрадед был родом из Вичеры. Ему также принадлежала идея вывести на острове особый сорт холодостойкого горького апельсина.

— Но вернёмся к основательнице рода, — предложила Феруиз. — Что заставило других поверить, что она была колдуньей? Какие были к этому предпосылки?

— Да хотя бы тот факт, что ей не довелось пережить ни одного неурожайного года, — включилась в разговор Балти-Оре. — И это при