Поезд двигался медленно, и чем ближе он подходил к Ташкенту, тем чаще Братов спрашивал проводника:

— Почему так медленно двигаемся?

Проводник разводил руками.

— Наверное, потому, что слишком часто пропускаем грузовые составы. А что поделаешь, в стране — индустриализация! — не в полной мере понимая значения этого слова, проводник многозначительно подмигивал правым глазом и тут же предлагал: — Не хотите ли кипятка? Только-только вскипятил, — говорил он это так, словно предлагал с пылу с жару румяные пирожки.

В Ташкент поезд прибыл в середине ноября. Несмотря на позднюю осень, здесь стояла необычайно теплая погода. А в обед солнце припекало так, что с непривычки приходилось искать тень.

Вытащив тюк с корреспонденцией, Братов попросил Агабека за ним присмотреть, а сам направился к начальнику вокзала. Не прошло и пяти минут, как он прибежал, запыхавшись, обратно.

— Поезд на Мерв будет через двадцать минут.

Схватив тюк, он устремился по путям к стоящему в глубине составу теплушек, переоборудованных в пассажирские вагоны. Туда же стекалась разноголосая и агрессивная от долгого ожидания толпа.

— Начальник вокзала выписал нам билеты во второй вагон, — крикнул на бегу дипкурьер.

Агабек, схватив свой чемоданчик и мешок с бельем и одеждой, кинулся следом.

— Никого пущать не дозволено! — грозно кричал часовой, оттирая от второго вагона мешочников, стремящихся любыми путями пробраться вовнутрь.

— Товарищ, — обратился к часовому Братов, — у нас билеты во второй вагон.

Часовой взял бумажку и медленно, шевеля губами, прочитал текст. Потом насадил бумажку на штык и только после этого, строго глядя на столпившихся у входа в вагон пассажиров, сказал:

— Эти товарищи командированы в Кушку, по распоряжению председателя Всероссийского Совета Народного Хозяйства СССР товарища Дзержинского, немедленно их пропустите.

Мешочники, недовольно ворча, расступились, пропуская счастливчиков.

В вагоне почти все места уже были заняты. В Мерв ехали несколько милиционеров, с десяток пограничников во главе с усатым командиром и человек двадцать гражданских. Устроившись на грубо сколоченных скамейках, пассажиры курили, громко между собой переговариваясь.

В Мерве попутчиков ждало разочарование. Поезд до Кушки ушел несколько часов назад. Следующий предполагался лишь через неделю.

— Пойдем к начальнику вокзала, — увлек Агабека с собой дипкурьер, — не куковать же нам здесь целую неделю.

— Товарищи, поезд будет лишь в следующую пятницу, — безапелляционным тоном заявил начальник станции, как только Агабек и Братов переступили порог кабинета.

— Товарищ, у нас срочный груз, — заявил дипкурьер, протягивая железнодорожнику бумагу.

Увидев на мандате подпись председателя Всероссийского Совета Народного Хозяйства СССР, Председателя ОГПУ Дзержинского, начальник станции устало махнул рукой.

— Что с вами поделаешь? Придется посылать маневровый.

В Кушку прибыли лишь к вечеру.

— Уже поздно. Предлагаю переночевать в крепости, — предложил встретивший путников комендант. — На границе стреляют.

— Нет, — категорически заявил Братов, — у меня срочные документы!

— Если хотите нам помочь, дайте хотя бы лошадей, — поддержал его Агабек.

— Могу дать только свою коляску, — нехотя согласился комендант. — Верховцев, ко мне! — крикнул он в темноту.

На перрон выехала двуколка, в которую был запряжен рослый конь серой масти. Ездовой, здоровенный детина с двумя треугольниками в петлицах, подъехав к начальнику, необычно лихо соскочив с коляски, доложил:

— Товарищ комендант, командир отделения Верховцев по вашему приказанию прибыл.

— Отвезешь товарищей на пограничную заставу, — приказал комендант.

Путники загрузили в просторную двуколку тюк и личные вещи, вольготно разместившись на сидении, попрощались с гостеприимным командиром.

— Вперед, парень, — скомандовал Братов, и коляска, управляемая опытной рукой ездового, понеслась в темноту.

Только к полуночи двуколка остановилась на берегу речки Кушка. От заставы до речки коляску сопровождал пограничник верхом на коне. Спешившись, пограничник подошел к камышам и трижды открыл окно керосинового фонаря. С другого берега трижды мигнул ответный огонек.

— Все нормально, товарищи, — шепотом сказал пограничник, — афганцы предупреждены.

Попрощавшись с военными, Братов снял сапоги и неторопливо, основательно засучил штаны. Потом вскинул на плечи заветный тюк и уверенно шагнул в воду.

— Здесь всего-то по колено, — шепнул он Агабеку. Чекист последовал примеру дипкурьера и, не теряя его из виду, осторожно ступил в плавно переливающуюся меж барханов речку. На противоположном берегу путников ждали три афганских пограничника на конях.

— Хубасти, джурасти, бахарасти, — приветствовал их Агабек.

— Хубасти, джурасти, бахарасти, — в один голос ответили афганцы, соскакивая с коней.

— Салим, — обратился Братов к одному из пограничников, вооруженному огромным маузером, — нам нужны кони и проводник.

— Как обычно? — спросил тот.

— Как обычно, — подтвердил дипкурьер.

— Это начальник пограничного поста Салим, мой давний друг, — представил пограничника с маузером Баратов.

— Рахимбай, — назвался Агабек.

По афганскому обычаю, они слегка обнялись, похлопывая друг друга по спине.

Предложив гостям коней своих подчиненных, начальник поста вскочил на своего ахалтекинца и, отдав распоряжение пограничникам возвращаться на пост в пешем порядке, дал своему коню шенкелей. Быстро загрузив багаж, Агабек и Братов с помощью афганцев вскочили на пограничных коней и, стараясь не отставать от Салима, помчались в темноту.

На пограничном посту путники, наскоро перекусив, пересели на свежих коней и в сопровождении проводника поскакали в сторону Герата. На рассвете они выехали на широкую караванную дорогу, ведущую к провинциальному центру. Кони устало ступали по пыльной дороге, испещренной многочисленными следами копыт, верблюжьих ног и колес повозок. Неожиданно, меж развесистых кустиков верблюжьей колючки, дорога рассыпалась на узенькие тропинки, выбитые в степном дерне копытами баранов и коз. Попавшаяся на пути полуразвалившаяся глинобитная хижина и многочисленные холмики могил, утыканных покосившимися шестами, говорили, что где-то близко должно быть жилье. Но как ни всматривался Агабек в даль, людей не было видно.

Попетляв по широкой долине, дорога медленно вползла в узкое, глубокое ущелье, где еще витали остатки ночного тумана. Направив коней на каменистый сай, путники двинулись по его жесткому ложу. Местами дождевые потоки проложили глубокие промоины, усеянные крупной белой галькой, местами шли, насколько хватало глаз, ровные, покрытые сухой травой глинистые площадки.

Во влажной тени было прохладно, но как только конники поравнялись с изгибом горной речушки, показалось солнце, одаряя всех и все живительным теплом.

— Скоро сделаем привал, — сказал Братов, остановившись и рассматривая узкую долину в бинокль. — Вон там, — указал он в направлении движения рукой, — развесистая чинара и мазар, там и остановимся.

Неожиданно, пригнувшись к шее коня, дипкурьер гикнул что было сил, и конь, задорно тряхнув головой, полным карьером помчался по твердой лысой луговине. За ним с оживленными возгласами поскакали Агабек и проводник.

Вихрем пролетели всадники по краю обрыва, под которым пенилась речушка, единым махом перескочили глубокую промоину. Поравнявшись с мазаром, все резко осадили коней и, соскочив с них, расседлали, оставив свободно пастись.

Расположившись среди могучих белых стволов чинаров, подпирающих необъятный шатер густой,