Путники несколько минут сидели молча, не двигаясь, словно замороженные. Первым шевельнулся Братов. Ощупав себя со всех сторон, он с удовлетворением отметил:

— Ноги и мешок на месте, — и только потом, ощупав голову и торс, возбужденно прокричал: — Гиндукуш, я вновь покорил тебя! — И, оглянувшись на пытающегося встать на ноги Агабека, радостно добавил: — Мы обманули всех, и Гиндукушского дьявола, и его приспешников в человеческом обличье.

Агабек, встав на ноги, стряхнул с себя снег и каменную крошку и, подойдя к спутнику, помог ему встать.

Размяв ноги, они побрели дальше.

В первом же маленьком селении путники купили коней, а потом, почти каждый день меняя их, ускоренным темпом без особых приключений поскакали дальше. Каменистая дорога вела из одной мертвой долины в другую — от высокогорных каменных вершин к плоскогорьям и песчаным холмам. На всем скаку проскочив Кандагар, путники все ближе и ближе подходили к главной цели своего нелегкого путешествия — Кабулу. Прошло несколько недель, прежде чем вдалеке, за возделанными трудолюбивыми руками дехкан полями, показались пригороды афганской столицы. Река Кабул, вдоль берега которой путники скакали вот уже несколько дней, с востока на запад пересекала город, разделяя его на две части.

Чтобы показать Агабеку Кабул во всей его красе, Братов предложил сделать небольшой крюк, чтобы с одного из склонов хребта Шир-Дарваз обозреть уступами спускающиеся к речке кварталы старого города, застроенные узкими кривыми улочками с небольшими арыками, которые имели типично восточный облик.

На склоне хребта пронизывает небо острыми зубцами стен старинная крепость Бала-Гиссар. У самого подножья раскинулся тенистый парк, в котором был виден небесного цвета купол мавзолея.

— Это мавзолей основателя Кабула, Бабура, — пояснил Братов, указывая на белоснежное строение, спрятавшееся среди тенистого сада.

— Да, я читал об этом, — со знанием дела промолвил Агабек. — А знаете ли вы, каким образом возник город?

— Откровенно говоря, я не вникал в суть существующих легенд, — признался дипкурьер, то и дело поглядывая на часы, явно показывая этим, что пора спешить.

Развернув коней, путники начали спускаться к реке, на берегу которой размещалось советское посольство.

— Хотите, я расскажу вам наиболее правдоподобную версию?

— С удовольствием, — искренне ответил Братов, подъезжая поближе к Агабеку.

— Однажды падишах охотился в незнакомой ему долине. Внезапно его иноходец резко остановился. Дальше пути не было. Впереди среди цветущей долины простиралась водная гладь озера, на середине которого зеленел таинственный остров. После недолгого раздумья падишах созвал своих визирей и приказал им готовить переправу. Из ближних и дальних селений привезли много соломы и сухого хвороста, высыпали все это в озеро, укрепили настил слоем земли, и переправа была готова. Проехав по «соломенному мосту» на остров, падишах услышал звуки прекрасной музыки. На острове жили искусные музыканты, посвящавшие свой досуг музыке и танцам. Падишах был очарован их игрой. Ему так понравилась эта долина, что он решил построить здесь город. В память о посещении острова он повелел назвать город Капулом[3]. Повеление падишаха было исполнено, в зеленой долине вырос город. Со временем название Капул превратилось в Кабул, а остатки большого озера до сих пор сохранились в его окрестностях.

— И что, падишах остался там жить?

— История об этом умалчивает. Известно только, что Бабур завещал похоронить себя в саду, который сам же и заложил. В семнадцатом веке в саду была построена мечеть, а вокруг разбит парк, называемый Баги-Бабур — Сад Бабура.

За разговором путники не заметили, как подъехали к посольству, которое помещалось в довольно старом здании, напротив знаменитого и единственного в Афганистане завода «Машинханэ». Между заводом и зданием посольства протекала река Кабул. Вдоль реки по руслу бродили буйволы в поисках воды и сырого места, бегали подпоясанные бурдюками мальчишки, предлагавшие прохожим родниковую воду, изредка проносились одно-двуконные экипажи, обдавая прохожих всепроникающей городской пылью.

Глава XIX. Афганистан. Кабул. Октябрь, 1924 год

С минаретов неслась заунывная песнь муэдзинов, призывающих правоверных к полуденной молитве, когда в дверь кабинета британского посла в Афганистане сэра Хабарда постучали. Посол недовольно поморщился. Он запретил секретарю без особой надобности кого-то в это время к нему пускать.

— Войдите, — недовольно пробурчал он.

— Мистер Хабард, из Дели прибыл караван с оборудованием и специалистами для дипмиссии, — доложил советник Венсон.

— Я же сказал, чтобы меня тревожили лишь по делам, не терпящим отлагательства, — произнес посол, с явным недовольством отрываясь от бумаг, прибывших накануне с фельдъегерем. — Мистер Венсон, распорядитесь, пожалуйста, людьми на свое усмотрение, — добавил он и вновь погрузился в чтение важных документов.

— Но, сэр, я обязан вам сообщить о том, что вашей аудиенции просит некий мистер Хадсон.

— Хадсон. Хадсон… — задумчиво повторил посол. — Нет, такого имени я не знаю. Но я думаю, вы успели разузнать, что это за птица?

— Пока нет, сэр.

— Плохо! Я жду полной информации об этом типе.

— А что ему сказать насчет аудиенции с вами?

— Скажите, что я его приму завтра в 10.00. Надеюсь, что вы к этому времени подготовите на него полное досье?

— Да, сэр. Я постараюсь!

— Где он сейчас?

— Я разместил мистера Хадсона вместе с его спутницей в посольской гостинице.

— Правильно сделали, — согласился посол и, поощрительно улыбнувшись советнику и принимаясь за бумаги, вновь натянул на лицо маску скуки и равнодушия. Только теперь он не читал бумаги в том порядке, в котором положил их секретарь, а начал ворошить, стараясь найти в них хоть какой-то намек о реальной миссии незнакомца. Но в бумагах, как обычно, перед дипмиссией в Кабуле ставились задачи всеми возможностями препятствовать дальнейшему сближению Афганистана и Советской России, и больше ни слова, ни намека об истинных целях появления в Кабуле Хадсона.

«Может быть, в Лондоне недовольны моей работой, не верят моим отчетам, и для этого прислали негласного проверяющего? Вряд ли. Этот вопрос решался бы в МИДе, и я бы об этом знал».

Мистер Хабард был карьерным дипломатом, а потому имел друзей не только в МИДе, но и в окружении премьера. Друзья не оставили бы его в неведении ни при каких условиях.

На другой день ровно в 10.00 дверь в кабинет посла отворилась, и секретарь громогласно объявил:

— Мистер Хадсон!

— Пусть войдет, — сказал равнодушно Хабард, на секунду оторвавшись от письма.

Послышались короткие, легкие и торопливые шаги.

«Словно балерон плывет», — отметил про себя посол, не отрывая взгляда от стола.

— Сэр, — кашлянул проситель.

— А-а! Мистер Хадсон, — поднял голову Хабард.

К удивлению посла, который ожидал увидеть мужлана средних лет с морщинистым, по-британски грубым лицом, возле его стола стоял невысокий стройный мужчина,