тогда его срочно самолётом отправили в тыл и провели в госпитале семнадцать операций, только чтобы спасти. В Семипалатинск его привезли в октябре, он ни с кем не хотел говорить и только часами молча рассматривал потолок. Но тут, в госпитале, произошло ещё одно чудо. Это тоже было настоящее чудо, по другому его нельзя охарактеризовать. В него влюбилась медицинская сестричка Тася. И от её любви Вахтанг постепенно оттаял.

Месяц длился на глазах у всех их удивительный роман. Вахтанг поначалу отвергал все знаки внимания со стороны этой хрупкой девочки, но, в конце концов, сдался и их расписали перед самым Новым годом.

Ведь не зря говорят, что настоящая любовь может свернуть горы! И она творит чудеса.

***

В ноябре, наконец-то, пришло ещё одно письмо от Татьяны.

«Любимый мой, – писала в нём Татьяна, – прости что не получается писать тебе почаще. Но я обещаю постепенно исправиться. Я с подругами уже обучаюсь на ускоренных курсах санинструкторов. Наши курсы располагаются в Дмитрове. Здесь нас несколько десятков девчонок. Через две недели нас распределят. Немцы уже совсем близко от Москвы, но будь уверен, мы им не отдадим нашу Москву. Каждое новое продвижение даётся врагу всё с большей кровью и всё труднее, и чувствуется, что его наступление захлёбывается. Зато к нам идёт пополнение. Мы видим, как к фронту прибывают всё новые части. Я, конечно, многого не знаю, но даже мне понятно, что фашистам не взять нашей столицы.

Любимый, как же я по тебе соскучилась! Ты этого даже себе не представляешь! Мы с тобой уже не виделись 182 дня! Целых полгода! Ты мне снишься. А я тебе?

Я помню каждый твой жест. Как ты смеёшься. Закрою глаза, и ты передо мной. Я уверена, что мы с тобой будем вместе и будем счастливы. Люблю и целую! Целую очень крепко и тысячу раз! Твоя Танюша.»

К письму прилагалась ещё одна фотография. На ней Таня была в форме и с повязкой санинструктора. И подписана фотография была как всегда «Моему Есенину».

Драматичный сорок первый год заканчивался. Приближались очередные новогодние праздники. Впрочем, никто не собирался их на этот раз как-то отмечать. Всё должно было пройти скромно. Однако в декабре у всех резко поднялось настроение. Началось долгожданное контрнаступление Красной Армии под Москвой. Казалось, ещё никогда не выплескивалось столько радости и столько восторженных и бурных эмоций. Как же все ждали этого! «Наши, наконец-то, наступают!». «Наши погнали немца!». «Москва выстояла!». «Слава Сталину!». «Какой Жуков молодчина!». Только и слышались отовсюду радостные возгласы.

Георгий за два дня до новогодних праздников надумал забежать к Ветлугиным и узнать, может им что-то известно о дочери, ведь прошло опять несколько недель, а от Тани не было весточек.

Георгий уже поднимаясь по деревянным скрипучим ступеням почему-то начал волноваться. У него учащённо забилось сердце. Он долго и упорно звонил, даже стучал кулаками, но ему не открывали, и он подумал, что Ветлугиных нет дома, и собрался уходить, как услышал шаркающие шаги. Дверь очень медленно приоткрылась, и Георгий вздрогнул. Он не узнал Нину Григорьевну. Она ещё ничего не сказала, но он всё уже понял.

В её руках была похоронка. Он видел такие.

Почтальонша принесла эту похоронку ещё утром.

Глава восемнадцатая

Оказывается, Таня погибла, не доехав даже ещё до фронта. Всё получилось как-то совсем уж нелепо. Таню с её землячкой Аней, после окончания школы санинструкторов, направили в часть, которая располагалась в дальнем Подмосковье и находилась в войсковом резерве. Они должны были уже после Нового года подключиться к общему контрнаступлению, а пока что накапливали силы, принимали пополнение, приходившее из Сибири и с Дальнего Востока, и ускоренно проходили дополнительную подготовку, заключавшуюся в освоении новой техники. В середине декабря на их часть совершили налет сорок «месеров», и одна из бомб, сброшенных ими, угодила в цистерну с горюче-смазочными материалами, вспыхнул гигантский пожар, перекинувшийся даже на склады с боеприпасами, которые располагались в километре от цистерн с мазутом. Пожарные и солдаты не справлялись с тушением пламени, и к его устранению подключился буквально весь личный состав части, включая штабистов и санинструкторов.

И Таня, вытаскивая одного из обгоревших солдатиков, была завалена балками рухнувшей крыши здания. Когда её извлекли из-под этих обломков, она почти не дышала.

Её пытались спасти, но через пару часов вынужденно констатировали смерть.

***

На Аркадия Семёновича было страшно смотреть. В конце концов, у него случился обширный инфаркт. За небольшой промежуток времени он потерял двух самых близких ему людей: младшего брата Андрея и дочь. Его частично парализовало, и он не мог даже работать. Всё это горе сказалось и на Нине Григорьевне. Непонятно, как она смогла вынести всё, что свалилось на неё за последнее время.

Георгий в эти дни старался выкроить хотя бы час, чтобы появиться у них и хоть чем-то им помочь. Для Ветлугиных он стал ещё одним сыном, помогавшим родителям Тани всесторонне. Он отоваривал их карточки, бегал оформлять документы, искал лекарства для Аркадия Семёновича, и кое-что помогал делать по дому. А ещё в то время иждивенцам полагалось в день 200 грамм хлеба, работающим 300 грамм, а занятым на тяжелом производстве и в военных отраслях выдавалось 400 грамм, и Георгий половину своей доли отдавал родителям Тани. К Ветлугиным приходили и с работы, и тоже помогали. В вестибюле Первой школы появился ещё один портрет в траурной рамке, портрет Тани Ветлугиной, одной из лучших учениц школы, круглой отличницы и образцовой комсомолки, которую постоянно приводили всем в пример.

Георгий старался почаще приносить к её портрету цветы, пусть они и были искусственные. А в семье Неустроевых между прочим тоже хватало проблем. Все ждали неизбежного, хотя никто не желал с этим примириться. Екатерина Петровна на глазах слабела и из её тела уходила жизнь. Она уже не вставала с постели и её приходилось кормить буквально с ложечки.

За полторы недели до дня Красной Армии Георгий получил отгул и в очередной раз навестил Таниных родителей и пришёл домой. Сестра его торопилась в техникум, чтобы получить конспекты перед сессией и поэтому на ходу скороговоркой произнесла:

– Гоша, я уже опаздываю! Маму утром покормила, суп в чугунном котелке… Через час согреешь и вместе с ней пообедаете. Там останется ещё и на вечер всем!

– А суп какой?

– Мамин любимый… С потрошками. Спасибо Розе, это им выдали в больнице немного, ну она с нами и поделилась. Правда, картошки маловато. Ну что поделаешь, из