Они были чем-то внешне похожи, хотя и не являлись близняшками. Оба были достаточно высокими, светловолосыми и голубоглазыми. Только у Георгия лицо было скуластее, и он действительно очень сильно смахивал на поэта-бунтаря.

– Будь очень осторожен. Не лезь очертя голову под пули, – наставлял сына Марк Кириллович. – Я вот помню, как в Первую мировую мы воевали с немцами… Один на один он может и дрогнуть, но когда он чувствует плечо соседа и товарища, то тут нет твёрже противника. И ещё запомни… Немец не прощает ошибок. И поэтому, попусту не геройствуй. Да, вот ещё что, сынок… – Марк Кириллович огляделся по сторонам и украдкой снял с себя медный крестик и передал его сыну: – Возьми, одень. Может он тебя и убережёт… – Марк Кириллович при этих словах тяжело вздохнул и добавил: – Мне он помог в Первую мировую. Я целым и невредимым вернулся.

И Лиде и Георгию Марк Кириллович немного рассказывал о Первой мировой войне и Гражданской, на которых ему пришлось повоевать несколько лет. Но был один примечательный эпизод, который касался этого крестика.

Служил тогда отец Георгия и Лиды связистом в стрелковой дивизии, воевавшей на Юго-Западном фронте и входившей в состав 8-й армии. Это было к западу от Ровно. Из-за немецкого артобстрела была нарушена телефонная связь их части со штабом, и командир отделения связистов с согласия рядового Марка Неустроева отправил его восстанавливать эту линию. Больше никто из отделения не вызвался добровольцем. А немцы тем временем усилили артобстрел, да так, что даже высовываться из окопа стало смертельно опасно.

Друг Марка, рядовой с Тамбовщины Егор Полухин, протянул свой крестик со словами:

– Он у меня заговоренный, одень, братка. Может и поможет тебе…

Все, кто был на тот момент в их блиндаже, а там отсиживались от артобстрела противника двенадцать человек, почти всё отделение, посмотрели на Марка с неподдельным сочувствием и как бы они с ним заранее прощались. Им всем казалось, что он сейчас пошёл на верную погибель.

Марк принял от друга заговоренный крестик, поцеловал его и одел, а затем, взяв сумку, вышел из блиндажа и выбрался из окопа. Тут же со всех сторон засвистели пули. Это немцы увидели его и начали пристреливаться. Все они стреляли именно в него.

Марк короткими перебежками направился в ту сторону, где пролегал телефонный провод, а для этого ему предстояло преодолеть шагов триста по открытой и простреливаемой местности. И это ему пришлось делать днём.

Немцы в него стреляли как в зверя на охоте, он был для них живой мишенью. В общем, каким-то чудом, но он избежал смерти. Только через два часа Марк нашёл обрыв и восстановил связь со штабом. А когда вернулся к своим, то застал страшную картину…

Прямым попаданием крупнокалиберного немецкого снаряда его блиндаж был разворочен, и всё отделение Марка погибло, погибли все двенадцать человек, включая и друга Неустроева, тамбовчанина Полухина, отдавшего свой заговоренный крестик. Вот этот крестик Марк Кириллович сейчас и передал тайком сыну. А Лида протянула в мягком переплёте тридцатистраничную книжку со стихами.

– Будешь читать Есенина, когда тебе станет тяжело. Стихи тебе помогут всё пережить. А мы за тебя будем дома молиться. – И Лида, обняв брата, расцеловала его. Она долго не могла от него оторваться.

Прозвучал протяжный пронзительный гудок пузатого паровоза, впереди которого был изображен портрет Сталина, товарняк чухнул, немного сдал назад, заскрежетал железными колёсами и медленно тронулся.

Офицеры сопровождения закричали:

– Всем попрощаться и по вагонам! Никому не отставать!

Духовой оркестр заиграл марш «Прощание славянки». Призывники стали заскакивать в вагоны.

Марк Кириллович тоже обнял сына и подтолкнул к ближайшему из них.

– Я буду как можно чаще писать! – прокричал Георгий, вскакивая в уже набиравший скорость товарняк.

Вскочив в него, Георгий помахал рукой отцу и сестре.

И Лида, и Марк Кириллович, смотрели на Георгия сквозь пелену, застилавшую их глаза, и когда Георгия уже не стало видно, Лида уткнулась лицом в грудь отца и не сдерживая больше эмоций разрыдалась.

Она почему-то подумала, что Георгия уже никогда не увидит. Это было какое-то предчувствие у неё.

И, к сожалению, это нехорошее предчувствие сбылось…

***

Почтальонша появилась до обеда в субботу. Когда она принесла первое письмо от Георгия, Лида на радостях её чуть-ли не расцеловала. Лида буквально выхватила это письмо из рук почтальонши и, не закрыв ещё калитку, начала его читать во дворе, присев на лавочку.

Георгий писал: «Здравствуйте, мои родные, папа и дорогая сестричка, моя лапушка (так Георгий называл свою сестричку Лиду), у меня всё замечательно! Жив, здоров, и того же желаю и вам! Хочу поделиться впечатлениями.

Дорога мне показалась бесконечной. Какая же огромная Россия! Больше суток мы добирались до Новосибирска, там пробыли двое, а потом ещё двое с половиной суток ехали до Свердловска.

Когда мы находились в Новосибирске, я хотел повидаться с маминым младшим братом, дядей Колей, но нас не выпускали из казармы и запретили с кем-либо из гражданских поддерживать общение, так что увы, но своего дядю я так и не смог увидеть. Да, у нас ещё была остановка в Омске, где к нашей части добавилось достаточно омичей, но об этом я не могу особо распространяться.

В дороге я познакомился со многими ребятами, в том числе и с земляками. Все рвутся на фронт, чтобы бить ненавистных фашистов. И скоро так и будет! В нашей части в основном такие же новобранцы, как и я, многие только что закончили школу, больше половины ребят из нашего Семипалатинска, из Усть-Каменогорска, Павлодара, Экибастуза, Бородулихи, Новой Шульбы, ну, в общем, все казахстанцы, а вот офицеры в основном постарше и уже кадровые военные. И большинство из них понюхали порох, а есть даже такие, кто попадал в окружение и с боем выходил из него, как командир нашей части. Условия у нас хорошие, не переживайте. Кормят как на убой! Раз в день выдают американскую тушёнку! А ещё каши, и перловую, и пшённую дают, и тоже с мясом, ну много чего ещё нам готовят. Один раз было картофельное пюре, про которое я забыл, когда в последний раз его ел. Я сразу подумал, вот бы это богатство отправить вам, мои родные, всё-таки с питанием в тылу не разбежишься. Ну, ничего, это всё временно, пока мы не разберёмся с фашистами. А мы с ними обязательно разберёмся! Вот поверьте! Все только и говорят, что немец надорвался со своим блицкригом и уже не