стал убеждать их возвратиться. Он объявил им, что те, которые не могут оставаться у нас и не имеют никаких средств к существованию, должны непременно возвратиться; что если они не захотят возвратиться добровольно, то против них будет употреблена военная сила. Он сообщил им о содержании договора с корейским начальником и обещал дать продовольствие до границы и подводы для детей и женщин. Г. Фуругельм велел передать это предложение всем корейцам, собравшимся около дома. Совещание стариков с их земляками было непродолжительно. После этого совещания они решительно объявили, что готовы умереть с голода на нашей земле, если правительство не окажет им пособия, нежели воротиться на родину; что там, по их законам, их неизбежно ожидает поголовная смерть, чему они недавно были свидетелями. Обещанию своего начальника они не верят; если старшим из них, против обыкновения, по возвращении и будет оставлена жизнь, то молодые, у которыхуже обрезаны косы, во всяком случае будут казнены. Если русские даже захотят выгнать их военною силой, то они все-таки охотнее умрут от русских штыков, нежели от своих».

Все это было сообщено в рапортах военного губернатора Приморской области контр-адмирала И.В. Фуругельма генерал-губернатору Восточной Сибири М.С. Карсакову, отправленных из станицы Казакевичево 5 и 25 февраля 1870 года.

В.И. Вагин далее констатирует: «После такого ответа не решились прибегать к крайним мерам. Корейцам было дозволено остаться у нас, тем более, что переселение до шести с половиною тысяч корейцев, вполне преданных нам, во всяком случае должно было принести пользу русскому населению, доставя ему хороших и дешевых чернорабочих».

М.С. Карсаков 11 января 1871 года писал военному министру России Д.А. Милютину: «Со своей стороны я не мог не одобрить распоряжений контр-адмирала Фуругельма о допущении корейцев в наши пределы, так как поступить иначе, т. е. насильственно выгнать их с помощью оружия обратно в Корею, было бы бесчеловечно». В этом письме генерал-губернатор просил военного министра ходатайствовать о принятии на счет казны взаимообразно выданного корейцам хлеба и об увеличении заготовки хлеба с 30 до 40 тысяч пудов для отправки в Приморскую и Амурскую области морским путем.

В 1894 году А.Я. Максимов, описав переговоры между российским пограничным комиссаром, князем Трубецким, и заключение «с начальником Кыген-Пу» письменного условия, по которому «тот обещал исполнить желание наших властей», заключает: «Действительно, движение корейцев в наши пределы прекратилось благодаря энергичным, беспощадным мерам, принятым корейскими чиновниками. Что касается объявленной амнистии, то воспользоваться ею никто из переселенцев не решился: они, по-видимому, мало доверяли обещаниям своих правителей и благоразумно берегли свои головы. Таким образом, все прибывшие в край корейцы, в числе восьми тысяч человек, остались в наших пределах». Остается только неясным, откуда автор взял цифру в 8000 человек.

Ее же приводит и И.П. Надаров в работе 1885 года «Инородческое население Уссурийской страны…», суммируя переселенцев 1869 года с корейцами, жившими в Южно-Уссурийском крае до этого: «Переселение корейцев, начавшись в 1863 году, постепенно продолжалось в значительных размерах. Так, в 1867 году корейцев было у нас уже 1415 душ обоего пола…. а осенью 1869 года благодаря сильному наводнению… в северной Корее, к нам переселилось более 6 тысяч душ корейцев. Таким образом к 1870 году в наши пределы перебежало (говорю перебежало потому, что переселению препятствовали как корейские, так и китайские власти) из Кореи от 8 до 8 ½ тысяч душ обоего пола.

Отличаясь от маньчжуров и китайцев большею способностью к принятию и усвоению европейской цивилизации… корейцы обещали образовать современное мирное земледельческое население, в котором тогда так нуждался новый и пустынный край…

Корейцы по вышеизложенной причине весьма охотно принимались в Южно-Уссурийский край, хотя они в большинстве случаев являлись в край без всяких средств к существованию и нуждались в пособиях от казны… Корейские выходцы принимались и селились сообразно указанию высшего правительства – селить корейцев вдали от границы и по возможности так, чтобы они не образовывали сплошного корейского населения, а были бы, напротив, размещены между русскими селами и деревнями. Если взглянем на карту Южно-Уссурийского края, то увидим, что при размещении корейских выходцев было желание выполнить указания высшей власти».

В 1912 году В.В. Граве еще более кратко подытожил все эти события: «При таких благоприятных условиях переселение к нам корейцев принимало все более широкие размеры, так что даже обратило внимание Корейского Правительства. Последнее предъявило протест против допуска к нам корейских эмигрантов, после того как вследствие голода 1869 года к нам сразу перешло несколько тысяч. Русская администрация, в свою очередь, испугалась такого нашествия и приняла меры к воспрепятствованию перехода корейцев нашей границы, и ей удалось не допустить в край значительную часть голодающих; прорвавшихся оказалось, однако, около 3500, и они разместились в Посьетском участке. Отметим, что автор употребляет такие сильные, но вполне справедливые выражения, как «русская администрация… испугалась» (сравним с «наши власти… потеряли голову» А.Я. Максимова), но при этом занижает количество «прорвавшихся» переселенцев почти вдвое.

По усредненным подсчетам исследователей, в течение всего 1869 года через корейско-российскую границу перешло примерно 1000–1100 семей в количестве 6543 человека (3633 мужчин и ЗОЮ женщин), треть которых составляли дети. Из числа прибывших около 300–400 семей имели при себе незначительное количество скота и небольшой запас хлеба; остальные 700 были без всяких средств к существованию. Переселенцы были достаточно оперативно размещены во Владивостоке и в русских селениях Раздольном, Никольском и Астраханском, но большинство из них осталось среди соотечественников, в деревнях Тизинхэ и Янчи-хэ. В них с поселенными прежде имелось 982 семей (5915 человек).

«Меры, принятые адмиралом Фуругельмом для обеспечения существования неимущих корейцев, заключались в следующем: сначала необходимо было привести в точную известность численность корейцев состоятельных, т. е. таких, которые не нуждаются в помощи, и несостоятельных, не имеющих никаких средств к жизни. Делом этим адмирал поручил заняться переводчику манчжурского языка Макарову, который, по тщательной разборке, донес, что из 982 сем., численностью в 5915 д. (за исключением помещенных во Владивостоке, Раздольном, Никольском и в Астраханском), проживающих в Тизинхэ и Янчи-хэ, не нуждаются в помощи всего 309 сем. или 2070 д.; остальные же, всего 673 сем. или 3845 д., не имеют положительно никаких средств к жизни» (Н.А. Насекин. Корейцы Приамурского края…). Всех вновь пришедших необходимо было прежде всего накормить и обеспечить работой, чем и занялись местные власти.

Эта масштабная деятельность описана достаточно подробно и документально подтверждена, причем разночтений в различных работах – как дореволюционных, так и современных – практически не имеется. Заметим лишь, что В.И. Вагин был единственным из всех авторов, писавших о переселении корейцев, кто