смягчиться со временем, но не может просто исчезнуть. Как, например, в книге «Старый дом просыпается» (2017) шведского писателя Мартина Видмарка и польской художницы Эмилии Дзюбак. Темные, тревожные иллюстрации в книге Видмарка и Дзюбак в этом смысле даже пронзительнее, чем текст.

Ларсон в старом доме один: он вдовец, дети разъехались. Теперь его жена живет только в воспоминаниях Ларсона. Он, очень ее любивший, не может перестать думать о ней, слышать ее голос. Но, увы, прекрасные картины, написанные женой, ее любимые книги больше никому не нужны. Остается только погасить свет в ее комнате и закрыть дверь. Старый дом тоже как будто вдовствует, все в нем приходит в запустение, все соответствует настроению самого Ларсона – будущего нет, есть только печальные, тревожащие воспоминания. Кажется, что и старик (да так ли уж стар Ларсон?), и дом навеки застыли в скорбном молчании и ждут не дождутся смерти.

Кстати, о таком вот коконе скорби подробно рассказывает и К. С. Льюис в эссе «Боль утраты» (1961), написанном после смерти жены. Льюис признается, как трудно ему общаться с людьми и как трудно людям общаться с ним. Они смущаются, не знают, о чем с ним можно, а о чем нельзя разговаривать. «Наверное, тех, кто скорбит, следовало бы замыкать в спецпоселениях, как прокаженных», – восклицает Льюис[169].

Вот так же и Ларсон сам себя запирает в старом доме. Но будущее все-таки проникает внутрь – хотя и почти случайно. Соседский мальчик приносит ему горшок с землей, там еще не проросший цветок, который надо поливать, а соседи уезжают на каникулы. Зеленый крошечный росточек, появившийся на следующий день, словно освещает весь дом – и тогда Ларсен наконец замечает и покрывшуюся пылью мебель, и грязные окна. Старик принимается за уборку, а цветок все растет и растет. Дом теперь сияет чистотой, и даже сбежавший было кот возвращается. Воспоминания превращаются из мучительных в утешительные, особенно когда расцветает красный – как на картинах жены Ларсона – мак.

Тема скорби центральна и для книги Пола Гэллико «Томасина» (1957). Здесь чувство скорби выступает в разных формах. Мэри Руа потеряла мать, когда была совсем маленькой, и очень по ней тоскует. Еще больше тоскует ее отец, ветеринар Эндрью Макдьюи. В смерти жены он винит свою злую судьбу, ведь если бы отец не заставил его стать ветеринаром, жена не заразилась бы от заболевшего попугая и осталась бы жива. Он обижен на весь мир и на самого себя. И снова хочется процитировать Льюиса:

Когда один из любящих умирает, другому кажется, что самой любви тоже пришел конец; как будто оборвали на середине танец или походя сбили головку цветка, – словом, остался лишь уродливый, жалкий обломок[170].

В «Томасине» у смерти много обличий: умирает слепой старик, не дождавшийся счастливого известия о том, что спасена его собака-поводырь, умирают от плохого обращения звери в цирке. Есть в книге и другие страдающие животные – домашние и дикие, и даже лягушка с переломанной лапкой. У Мэри Руа умирает любимая кошка Томасина; ветеринар советует усыпить животное побыстрее, чтобы не мучилось.

Дети провожают Томасину в последний путь, похороны – важный аспект скорби:

Устроим шествие через весь город. Ребят соберем много. Ты наденешь траур, пойдешь за гробом и будешь громко рыдать[171].

Эта книга, одна из самых добрых и жизнеутверждающих, насквозь пронизана мыслями о смерти, напрямую связанными с детскими страхами. Хотя эти мысли приписываются кошке Томасине, так вполне могла бы рассуждать и девочка:

Очень уж мы были нужны друг другу, когда садилось солнце и одиночество и страх являлись ему на смену. Средство от одиночества такое: прижаться щекой к щеке, мехом к меху или мехом к щеке. Бывало, проснешься ночью от кошмара, слушаешь мерное дыхание и чувствуешь, как шевелится чистый пододеяльник. Тогда не страшно, можно заснуть[172].

Мэри Руа так сильно горюет о любимой кошке, что перестает разговаривать с отцом, а потом и вообще умолкает. Она серьезно больна. Как говорит старый мудрый доктор, «дитя умирает от разбитого сердца»[173]. Горе и скорбь могут вызвать болезнь; заметим, что в старину врачи придавали этим соображениям существенно большее значение, чем современная медицина. В книге Пола Гэллико происходит чудо, которое оказывается вовсе и не чудом. Кошка Томасина жива – она, под новым именем Талифа, возвращается к девочке, а девочка возвращается к жизни, ибо любовь сильнее смерти[174].

Глава 26

Братья и сестры

Я все время думаю о смерти. Какая-то я ненормальная.

Лариса Романовская.

Удалить эту запись?

Счастливый исход отнюдь не гарантирован даже в детской книге, и смерть ребенка оказывается страшной травмой не только для родителей, но и для братьев и сестер.

Одно из самых пронзительных описаний реакции на смерть брата – в книге Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» (1951). Подростку Холдену Колфилду, от природы склонному к одиночеству, очень трудно с кем-нибудь сблизиться, полюбить кого-то – за исключением младшего брата Алли и младшей сестренки Фиби. Холден часто вспоминает Алли, умершего за несколько лет до описываемых событий, словно бы поверяя малышом свою нынешнюю жизнь: и каким умным был его младший брат, и как любил смеяться, какой он был рыжий, но при этом не злой и не вспыльчивый. Когда Холдену трудно, память об Алли служит чем-то вроде якоря, помогающего удержаться, не разбиться о скалы: «И я стал разговаривать вслух с Алли. Я с ним часто разговариваю, когда меня тоска берет»[175]. Холдену невероятно трудно смириться с тем, что остальные принимают смерть брата как нечто свершившееся.

В хорошую погоду мои родители часто ходят на кладбище, кладут нашему Алли цветы на могилу. Я с ними раза два ходил, а потом перестал. Во-первых, не очень-то весело видеть его на этом гнусном кладбище. Лежит, а вокруг одни мертвецы и памятники. Когда солнце светит, это еще ничего, но два раза, – да, два раза подряд! – когда мы там были, вдруг начинался дождь. Это было нестерпимо. Дождь шел прямо на чертово надгробье, прямо на траву, которая растет у него на животе[176].

У Фиби, хоть она и гораздо младше (а может быть, именно поэтому), совсем другое отношение к смерти брата. Между Холденом и Фиби начинается серьезный спор: можно ли по-настоящему любить того, кто умер.

– Алли умер – ты всегда