что касалось глаз… Здесь тоже всё было неоднозначно, поскольку киана одним из них рыскала по округе, мониторила обстановку, брала прицел — а второй не спускала со своего спутника. И это её беспокоило. Сильно.

А всё потому, что было ещё кое-что, в чём она поклялась перед отцом и королём во второй половине весны. Как единственная из сестёр, знакомая с содержанием пакта, Феруиз понимала, что эта история могла тянуться без конца. Для начала под подозрением были дочери Кассары, потом станут внуки… правнуки… И, чтобы упрочить своё положение, будущая гердина Рэди-Калуса пообещала никогда не иметь отношений с мужчинами. Не выходить замуж. Не обзаводиться детьми. Тем более, что она была осведомлена о своих необычных способностях. Феруиз относилась к ним крайне противоречиво и предпочитала вовсе ими не пользоваться: разве что в крайнем случае. Поскольку это делало её порочной, она предпочла не передавать пороки по наследству.

Вот только своё обещание киана дала до того, как познакомилась с Дшоном. Твёрдо уверенная в пылу своей молодости, что сдержать его будет достаточно просто. И теперь, наблюдая за своим другом в свете костра, девушка начала подозревать, что ей пришлось отказаться от чего-то очень важного и незаменимого в жизни.

Тот вечер был особенный: таковым его сделал удачный день на охоте, отсутствие соглядатаев, походная обстановка, расслабляющий треск сучьев костра и интимный полумрак. И, вполне вероятно, не будь Феруиз ведьмой, всё сложилось бы тогда совершенно иначе и знаменовало начало чего-то нового. Увы, киане пришлось объясниться и поведать о своём решении, не упоминая, разумеется, о вызвавших его причинах. Дшон был, конечно, озадачен, но и виду не подал. Он заведомо не рассчитывал на многое с дочерью герда, как бы сильно она ему ни нравилась. Герды вообще народ особый, как он понял. Друг, вон, задумал жениться на сестре (ну хорошо, приёмной), а подруга вовсе оставаться незамужней… У правящей верхушки свои причуды.

Он постарался отнестись к этому философски и на следующий день проводил её до развилки, где пути уроженцев западной и восточной части острова расходились. Заручившись обещанием как-нибудь повторить эту вылазку. Обещанием вполне конкретным, а не вымученным из вежливого снисхождения: ведь, так или иначе, дружить им никто не воспрещал, а эти двое чуть меньше чем за полгода стали близкими друзьями.

Дшона это устраивало. Феруиз же приходилось пенять на себя. А потому, когда немного времени спустя пришла новость о том, что благодаря Паландоре у киана Тоура появилась внучка и уже совсем скоро она прибудет на Ак'Либус, это позволило девушке отвлечься от тягостных мыслей и направить свою энергию в иное русло.

Дело обстояло не так, что, раз уж своих малышей у Феруиз быть не могло, она переключилась на племянницу. В будущем, с годами, именно к этому всё и пришло, да иначе и быть не могло, но пока Феруиз как участница пакта решила присмотреть за девочкой. Не без сожаления: она-то осознанно отказалась от семьи, чтобы дети не наследовали её дефекты, а эта легкомысленная Паландора — поглядите-ка! — оказалась далеко не такой сознательной и дальновидной! Другого от неё, конечно же, ждать и не приходилось. Пришлось взяться за дело самой.

Феруиз осталась ночевать в замке Пэрфе и после ужина отозвала Паландору на личный разговор.

— Значит, так, — объявила она, меряя шагами комнату и с гордо поднятой головой глядя сквозь собеседницу, — девочку мы будем воспитывать в равных долях. Я не позволю тебе брать такой кропотливый труд исключительно на себя.

И добавила, чтобы до этой взбалмошной дошло наверняка: «Тебе не испортить её, убийца».

— Полгода она будет жить у тебя, полгода у нас с отцом, — продолжала Феруиз, убедившись, что Паландора её внимательно слушала и не перечила. — Не все полгода подряд, разумеется. Позже я предоставлю тебе график. Она получит первоклассное образование и разовьёт должные административные навыки.

— Уж не собираешься ли ты завещать ей Рэди-Калус? — съехидничала синеглазая киана с побелевшим от гнева лицом.

— Это тебя не касается. И вообще, у меня такое ощущение, что я должна вести этот разговор с твоим наставником — человеком более разумным и вдумчивым. Позже я так и поступлю, а тебе я пока что ставлю на вид, что у тебя нет выбора. Я вижу, ты намерена отказаться от моих условий. Но они не подлежат обсуждению, ведь в противном случае всем придётся узнать о тебе правду. Ты знаешь, какую.

Паландора тяжко вздохнула. Как она устала. Устала притворяться, устала разбираться с этой историей, оплакивать гибель служанки и винить в ней себя. Устала.

Пожалуй, если бы её окружение узнало обо всём, оно бы сделало киане одолжение. Сняло с её плеч тяжкий груз этой тайны. В какой-то момент она захотела выпалить: пусть эта настырная Рэдкл заберёт себе племянницу насовсем, пусть все от неё отстанут, и только осознание того факта, что в таком случае её материнство могут поставить под сомнение, позволило ей удержать язык за зубами.

«Ладно, — решила она, — мне необходимо собраться с силами. Сейчас я не в том положении, чтобы спорить».

Она больше не слушала Феруиз. Устроилась на тахте поудобнее и точно так же глядела сквозь неё.

— Интересная ты женщина, — заметила она десять минут спустя. — Изложила мне планы, которые вынашиваешь. Расписала весь жизненный путь девочки, вплоть до того, каков будет её амриж, и кто напишет портрет для Залы предков, но ты до сих пор даже не поинтересовалась её именем.

— Это не важно, — бесстрастно ответила Феруиз. — Она всё равно захочет его сменить.

Впервые за весь вечер сёстры взглянули друг другу в глаза — по-настоящему, не вскользь. Одна в недоумении от слов собеседницы, вторая — оттого, что у неё вырвались эти слова.

— Я назвала её Тристиш, — произнесла наконец Паландора и добавила, чтобы Феруиз не вздумала её прерывать: — Я услышала это имя. Получила его от Создателя. Такие вещи остаются неизменными.

— Как тебе будет угодно, — отрезала Феруиз и вышла из комнаты, считая разговор исчерпанным.

Позже, годы спустя она будет неоднократно спрашивать себя, что натолкнуло её на мысль о смене имени, ведь к столь резкому шагу у девочки не окажется никаких предпосылок. Она будет расти и радовать обеих: и мать, и тётю. А также своих будущих подданных в Пэрферитунусе и Рэди-Калусе, которые назовут её дочерью двух матерей, даже не подозревая о том, что ни одна из них не является её кровной родственницей. Никто не будет об этом знать, кроме самих «матерей» — да и то, каждая со своей стороны.