огня и собрав волосы в хвост, опрокинулась назад, сделала мостик из положения стоя. Коснулась ладонями прогретой земли и устремила взгляд в перевёрнутый с ног на голову, стреляющий сосновыми искрами огонь.

— А ты, напротив, видишь во всём слишком мало политики, — сказала она. — Непозволительно мало, я бы добавила, для человека, которого с детства готовили принять титул герда. Вот и представь себе: старший брат, из которого могло бы выйти что-нибудь путное, таскается по кабакам и зубоскалит, а младший, такой весь из себя покладистый и ни черта не смыслящий в управлении, потихоньку приберёт к своим рукам и Пэрферитунус, и Рэди-Калус. Тут уж поневоле и я завою от тоски.

Рэдмунд обернулся на сестру в недоумении. Шутила она или, чего доброго, в её словах в самом деле крылось зерно истины. Так её послушать, некрасивая складывалась ситуация. Неважная.

— И что ты предлагаешь делать? — спросил он Феруиз. — Не мне же за него управлять. На решение отца мы повлиять не можем, и ты об этом знаешь.

— Это правда, братец. Рэди-Калус для тебя потерян. А вот что касается Пэрферитунуса… — здесь она осеклась и рассмеялась. — Да нет, глупая идея. Не бери в голову.

— Какая такая идея?

— Ничего особенного. Просто мне на ум пришло… Что, если ты всех удивишь и сам женишься на этой девчонке? Вот смеху-то будет. Брат у брата подружку увёл, и всё ради земель!

— Да ну тебя, — отмахнулся Рэдмунд, — скажешь тоже, на ночь глядя. Ты лучше выпрямись нормально, а то у тебя, похоже, кровь приливает к голове, а вместе с ней какие-то странные мысли.

— И то верно, — согласилась его сестра. Оттолкнулась ногами и, сделав стойку на руках, перевернулась через костёр и приземлилась на ноги с другой стороны.

— Рано или поздно ты так свалишься в огонь и сама зажаришься вместо фазана, — предупредил её брат.

— Глупости. Порежь лучше грибы. Уже совсем скоро угли достаточно прогреются.

Феруиз взяла тушку фазана, умело ощипала её и разделала. Рэдмунд к тому времени управился с грибами и луком, и сестра начинила ими птицу и нанизала её на вертел, который установила над огнём.

— На этом моя работа завершена на полчаса, — заявила она, — и я буду очень признательна, если в течение этого времени ты не будешь меня отвлекать.

Феруиз развернулась к пылающим углям и села так близко к ним, как только было возможно. Рэдмунд бы не выдержал и нескольких минут по соседству с таким жаром, а она выпрямила спину, подобрала ноги, опустила руки на колени и застыла столбом, неотрывно глядя на костёр. Она могла сидеть так очень долго, пока не погаснет огонь, брату это было хорошо известно. Феруиз с детства была такой. Могла хоть целыми сутками не спать: ей достаточно было полчаса-час посидеть вот так на ковре у камина, не смыкая глаз, и она, по собственному утверждению, набиралась сил и бодрости на целый день. Это было их маленьким секретом, который она просила не разглашать родителям: ни к чему было нервировать этих достопочтенных людей, как считала она. Чудачка была эта Феруиз, но в то же время верная подруга, на которую в любой момент можно было положиться и доверить ей любую тайну.

Сколько он себя помнил, они с сестрой были неразлучны. А, хотя, нет: в воспоминаниях его раннего детства её рядом не было. Незадолго до того, как ему исполнилось три года, на свет появился малыш Рэй; он хорошо помнил, как был возведён в ранг старшего брата и обещал позаботиться о младшем. Где же тогда находилась сестра? Рэдмунду говорили, что он был слишком маленький, что тогда они особо не дружили, вот он её и не помнил. Возможно. Рэдмунд вообще сохранил в памяти не так много картин своего детства, и крайне редко к ним возвращался. Не чувствовал в этом необходимости. А с тех пор, как в восемь лет он неудачно прыгнул в воду с утёса, у него наблюдались так называемые провалы в памяти. Иногда он умудрялся забывать целые дни из своей жизни, но потом они возвращались к нему, располагаясь в каком-то своём калейдоскопическом хронологическом порядке. И уже это было вторым их маленьким секретом с Феруиз. Он ни за что бы не рассказал об этом родителям, опасаясь, что с таким послужным списком ему не удалось бы оправдать их ожиданий. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Он искоса наблюдал за сестрой, застывшей бронзовым изваянием, и думал о том, какие же они оба со странностями. Молодые, энергичные, готовые изменить этот мир. Но каким именно образом и куда? Какое будущее их ожидало?

Ещё каких-то пару недель назад он знал ответ на этот вопрос. Ему предстояло войти в историю своего края рука об руку с ней как со своей верной соратницей. А теперь? Допустим, теперь будет разумно, если она поддержит их младшего брата: видит Творец, её помощь ему пригодится. Но куда предстоит двигаться Рэдмунду? В самом деле, присоединиться к кавалерии, проводить дни и сезоны в ожидании боевых действий, а чтобы скрасить это ожидание, дразнить пехотинцев гарнизона, разъезжать на Вихре по округе, бряцая новенькой сбруей, бахвальствовать, кутить с друзьями и откровенно заниматься ерундой? В то время как его брат повзрослеет, наберётся опыта, будет принимать новые законы и здороваться за руку с Верховным королём. И ещё, чего доброго, взаправду женится на Паландоре и объединит под своими знамёнами Пэрферитунус и Рэди-Калус. Этого он хочет? Тоска беспросветная… Тут уж впору, в самом деле, замахнуться хотя бы на Пэрферитунус, и отнюдь не в шутку. «А что? — подумал вдруг Рэдмунд. — Чем я хуже своего брата?» Если этой синеглазой киане так приглянулся Рэй, сразу видно, в мужчинах она неразборчива. А, значит, произвести на неё впечатление после этого болвана будет проще простого. И даже вовсе ни к чему, на самом деле. При заключении браков между кианами решающее слово остаётся за их родителями и опекунами, так что впечатление, в первую очередь, следует производить на них. Доказать им всем, что он — подходящий кандидат в мужья этой девушке.

Сама девушка в этот момент занимала его мысли меньше всего. Спасибо и на том, что красивая, хоть и не от мира сего. А там уж они сами разберутся, как жить будут. Вон отец с матерью жили же как-то: интересов общих толком никаких, он весь в заботах и трудах, и думах о судьбе региона, она — младше него на четырнадцать лет и шелестит по замку бледной тенью в накрахмаленных