казался каким-то потусторонним, словно Зала предков, где птичьи картины на стенах — портреты усопших, а солонки и перечницы, прикорнувшие в углу тёмных столов — амрижи. Это живо напомнило Паландоре о её встрече с кианом Грэмом несколько дней назад, и она в очередной раз задумалась над тем, правильно ли тогда поступила. В её возможностях и, в каком-то смысле, обязанностях было отпускать заземлённых духов, а мужчина явно тяготился своим присутствием на земле. С другой стороны, она вмешалась в личную жизнь чужого дома, не имея на это права. С третьей — киан Грэм явно знал её родителей, и Паландоре хотелось бы разведать о них больше. Девушка устало вздохнула и спрятала лицо в ладонях. Как она была бы рада обсудить происходящее с ней хоть с кем-нибудь — желательно, с человеком, умудрённым опытом, который мог бы дать ей добрый совет, но вообще подошёл бы любой собеседник. Держать это в себе было невыносимо.

— Вы уже начали писать свою поэму, Рэй? — спросила она, вспомнив о том, как вчера юноша, сославшись на приступ вдохновения, не покидал своей комнаты около часа.

— Да… — рассеянно ответил тот.

— Выходит, вы выбрали язык?

— Да… — ответил он тем же тоном. — Я пробую писать на эскатонском. Но сомневаюсь: верный ли выбор я сделал.

— Во всяком случае, ещё не поздно всё изменить, если вы пожелаете. Или писать сразу на двух языках. Тогда это будет своего рода уникальное произведение.

— Возможно…

Разговор не клеился. Паландора хотела уже подняться к себе, как вдруг её собеседник, отстранённо глядя на огонь, сказал:

— Я вот думаю, доводилось ли мне быть в прошлой жизни поэтом?

И, поймав её заинтересованный взгляд, добавил:

— Просто музыка, живопись и поэзия в равной степени доставляют мне удовольствие. Но если первое и второе даются мне достаточно легко, то третьему всё время сопутствуют какие-то муки творчества. Вот я и прикинул: что, если в прошлом я уже музицировал и рисовал, но писать мне раньше не приходилось. А сначала начинать всегда труднее.

— Это правда, — согласилась Паландора. — Но, с другой стороны, нам всё с каждой новой жизнью приходится начинать всякий раз заново. Не то что на Востоке: киана Вилла рассказывала мне, что на другом конце Велии, ещё дальше Асшамара, расположены страны, где при достижении совершеннолетия для каждого человека проводят обряд, позволяющий ему вспомнить все навыки, которыми он владел в прошлых жизнях. Тогда ему не приходится, к примеру, вновь учиться столярному ремеслу и выкройкам, если он уже когда-то был плотником или ткачом. Ни к чему тратить время и силы на изучение того, что уже знаешь.

— Похоже на колдовство, — заметил Рэй. — У нас бы такое запретили.

— И очень зря, — сказала Паландора. — Существование прошлых жизней — это научно доказанный факт. Учёные проводят исследования и составляют монографии. Не только регрессивные катены, но также признанные гипнотизёры могут помочь людям вспомнить некоторые эпизоды из их далёкого прошлого. Так почему мы не можем воспользоваться этими знаниями так, как они того заслуживают?

— Пока не можем, — уточнил Рэй. — Надеюсь, что всё ещё впереди. А мне интересно, между прочим: люди, которые в прошлой жизни были писателями или поэтами… Когда они рождаются заново и читают свои произведения… они вообще помнят, они понимают, что это написали они?

— Едва ли, — ответила Паландора. — Нам всякий раз приходится заново учиться ходить и есть с вилки. Какие уж тут произведения!

— А жаль, — сказали они одновременно и рассмеялись, не ожидав такой синхронности.

* * *

Паландора затруднялась сказать, желала ли она ещё утруждать себя проектом постройки мельниц, поскольку они до сих пор не изобрели выход из положения, но проводить время с юным Рэдклом ей определённо нравилось всё больше. На следующее утро они ходили в Шаффиранский лес собирать сладко-сизую чернику. Бродили среди папоротников, присаживались перед низкими зарослями и, ягодка за ягодкой, методично их опустошали. Над ними ворковали лесные голуби, щебетали скворцы и жужжали шмели, а черника всё не кончалась и в итоге привела их к подсохшему за лето лесному озерку, на противоположной стороне которого спускалось к водопою стадо диких кабанов. Полосатый молодняк с любопытством поводил в воздухе рыльцами, учуяв новый для них запах человека, а упитанная матка с лоснящейся чёрной шкурой деловито похрюкивала, поторапливала малышей. Вскоре выводок скрылся в прибрежной осоке.

На их берегу уже давно отцвели ландыши, зато распускались мальвы и белела мелисса. Вслед за кустами черники деревья расходились, уступая пространство длинной просеке, где зелень ласкала взор, успокоенная тенью облаков, или же волшебно искрилась в солнечном свете.

А где-то поодаль, свив тонкую паутину между стройными стеблями трав, паук развлекался с пленённой мухой: крутил её, как младенец волчок, пеленал, как куклу — девчонка. И обнимал всеми десятью цепкими лапами, приникал к ней жирным телом, сливался с ней воедино. Омерзительный паук, а живописен — глаз не отвести. Гипнотизировал своей животной хищностью, грубостью движений, рождая в груди микроскопический, но всё же всамделишный леденящий ужас.

Рэй моргнул и, стряхнув наваждение, отвернулся от него. Теперь он смотрел на Паландору. Та поправляла непослушные волосы и осторожно тянула доверчивый носик к едва раскрывшемуся бутону мальвы: в чашечке предыдущего цветка в самый последний момент обнаружился жёлто-салатовый жучок; ещё немного, и он бы наверняка куснул. Теперь она медлила. Прежде чем удовлетворить своё любопытство цветочным ароматом, тщательно оглядывала лепестки и середку. Наконец, убедившись в том, что путь свободен, прильнула к бутону. И тут же отпрянула, расчихалась, вдохнув слишком много пыльцы. Зажмурилась и наигранно всплеснула руками: не одна напасть, так другая! Рэй улыбнулся ей в ответ: какой же она была в такие моменты очаровательной!

Просеку недавно обновляли: она ещё хранила аромат свежесрубленной древесины. За этой частью леса следили тщательнее, чем за болотами к востоку.

— Лесорубы из Рэди-Калуса постарались? — спросила Паландора, указав на стволы и ветки, сложенные вдоль тропы штабелями.

— Да, конечно. Отец бережно относится к нашему участку леса и следит за работой лесничих.

Паландора заложила руки за спину и сделала пару шагов.

— Кажется, я и сейчас слышу стук их топоров вдалеке.

Рэй покачал головой и подошёл к ней. Положил ей руку на плечо и указал на одиноко стоявшую иссохшую осину, вдоль ствола которой резво подпрыгивал чёрный дятел. Вот он остановился и начал долбить своим янтарным клювом ветхую кору, которая кусками осыпалась вниз.

— Ах, да. Действительно! — воскликнула Паландора, признав его правоту. — А я думала, это дровосеки шумят. Как спокойно, в лесу, безмятежно… И никого вокруг. Право, у меня такое чувство, что за