верхом. Я помогу тебе спуститься вниз и сесть на коня. Ведь он же у тебя смирный?

Рэй кивнул. В отличие от Рэдмунда и Феруиз, которые носились верхом по округе во весь опор, он предпочитал неспешную езду и выезжал на пожилом, но пока ещё довольно крепком рысаке, флегматичном и даже в молодости не отличавшемся резвостью. Паландора сменила ему повязку и, опираясь на её руку, юноша добрался до конюшни, сопровождаемый заверениями в том, что ему не придётся спешиваться и, таким образом, его лодыжка не пострадает. Их серых лошадей, отдохнувших, свежевычищенных и так похожих друг на друга, вывели и оседлали, а хозяев заботливо подсадили в седло.

— Слишком удаляться не будем, — объявила Паландора, когда они двинулись шагом по просёлочной дороге.

— С другой стороны, — сказала она, — погода такая хорошая, а виды такие прекрасные, что я бы не отказалась ехать в этой неторопливой манере хоть на другой конец острова. Как ты думаешь, за сколько дней мы могли бы, не прерываясь на еду и сон, проехать по всему кольцу Королевской гранитной дороги и вернуться туда, откуда начали путь?

— За неделю, должно быть… — предположил Рэй.

— А не за две?

— Может, и за две, — согласился он. Это звучало, в самом деле, заманчиво, и Рэй пожалел, что такая идея не пришла ему в голову раньше. Теперь, когда его объявили наследником, у него образовалось куда меньше свободного времени, и если ещё несколько недель назад он вполне мог позволить себе подобное путешествие, то теперь он едва ли когда-нибудь удосужится прокатиться по острову.

А Паландора размышляла над тем, что вполне могла бы пройтись по гранитному кругу, не покидая при том своей спальни.

Они рассуждали о том, как недолговечно, в сущности, лето (в последнюю неделю альфера приличествовало вести подобные беседы, на свежем воздухе — вдвойне), каким тёплым, хотя и изрядно засушливым оно выдалось в этом году и как будет его не хватать.

— Поедемте в Эрнербор, — предложила вдруг Паландора, вдохновившись очарованием погожего дня.

— Как? Прямо сейчас? — удивился Рэй.

— Почему бы и нет? К вечеру доберёмся до съезда к Рэди-Калусу, ночью пересечём южный Тенот, утром следующего дня прокатимся по кромке эдремских скал и уже к обеду будем в городе.

— Отличный план! — рассмеялся её спутник, отлично понимая, что она шутит. — Свернём сразу в голубой квартал. В начале прошлой весны, когда мне только исполнилось шестнадцать, мы были там с матерью в картинной галерее на выставке полотен Пате́ «Начало и конец». До сих пор не могу поверить, что их везли с материка, чтобы жители Ак'Либуса могли целых два года любоваться поздним псевдореализмом.

— Как ты сказал? Псевдореализмом?

— Поздним, — уточнил Рэй, похлопав по шее коня. — Это направление в эскатонской живописи. Для раннего псевдореализма характерна двухцветная гамма и максимальная прорисовка деталей: на холсте мир выглядит точь-в-точь как в реальности, но ему явно не хватает красок, и это оставляет двоякое чувство. Поздний псевдореализм отличается разными течениями. Монохромное: художник рисует в чёрно-белых тонах и как бы смазанно, словно вид за дождевым окном. Пропорциональное: художник изображает объекты в заведомо искажённых пропорциях. Скажем, гигантская девочка на фоне дуба ростом с побег. Или яблоко размером с дом на крошечной ладони. Ну и перспективное, конечно. Самое сложное течение, поскольку в нём необходимо создавать обратную перспективу, причём так, чтобы это смотрелось максимально реалистично.

Далее Рэй по просьбе Паландоры пустился в рассуждения о перспективе, чувства которой, как считала девушка, она была напрочь лишена. Во всяком случае, на уроках живописи ей тяжело давалось воспроизведение линейной перспективы. На всех её детских рисунках она упорно отказывалась уменьшать отдалённые предметы и грамотно сводить линии на уровне горизонта. Какие линии? Какого горизонта? Она и сейчас затруднялась сказать. Точнее, сказать — теоретически — могла бы, а повторить на практике — едва ли.

— Это не так сложно, — заметил Рэй. — Напомни мне как-нибудь, и я с радостью научу тебя изображать перспективу.

«Лучше не стоит», — подумала Паландора, но дипломатично кивнула, изобразив на кукольном лице признательность.

— А Пате́, между тем, — продолжал он, — соединил все три течения позднего псевдореализма в одно. Его самое известное полотно называется «Семейство». На нём в монохромной технике изображена типичная эскатонская семья в трёх поколениях на фоне своего бревенчатого сруба. Причём сам сруб размером со спичечный коробок и теряется в бесконечных холмистых сугробах, а самая крупная фигура — младенец на руках у матери. В общем, это сложно описать, лучше один раз увидеть. Знаменитая акварель. Талант художника налицо, но уж больно он… специфичен, я бы сказал.

Паландоре было трудно с этим поспорить.

— Лучше старый добрый реализм, чем псевдо, — заметила она.

Ей пришло в голову, что сами они тоже, в какой-то мере, псевдореалистичны. Их лошади умеренно монохромны — серые, сонные, обе в преклонных летах. Возвышаясь над луговыми травами, они казались крупнее, чем были на самом деле. А горизонта за высокой травой и низкими облаками было вовсе не видать. Нарисуй их такими сейчас — будет легко соблюсти все три условия. Пате́ бы, скорее всего, оценил.

— Я лично предпочитаю классическую виктонскую школу живописи, — сказал Рэй. — Искусство ради искусства, а не эпатажа. Эпатажные полотна приковывают к себе взгляд как инородное тело на канве жизни. А идеальные картины — незаметны вовсе, настолько органично они в неё вписываются. Но есть и настоящие шедевры. Что-то, чего не хватало этому миру, и вот оно появилось. Когда их встречаешь, тебя охватывает чувство благодарности и лёгкого сожаления. Хочется сказать: «Благодарю, Творец! Пусть это создал не я, но благодарю за то, что это сотворил хоть кто-то, ведь это так прекрасно!» Виктонские классики и катреолские мастера умеют создавать такие шедевры.

— А Пате́? — спросила Паландора. Рэй замялся.

— Его называют гением… — неуверенно начал он. — И, нужно признать, он имеет нестандартный подход к живописи. Но его гениальность кажется мне несколько преувеличенной. Я видел его ранние акварели, и в них было куда больше искренности и жизни, чем в нынешних «зрелых» работах.

— Да, ты прав, — сказала Паландора, — нам обязательно стоит посетить столичную галерею. Я никогда плотно не интересовалась живописью, но ты настолько увлекательно рассказываешь, что такими темпами в мире станет одним знатоком и ценителем искусств больше.

Они по-прежнему неторопливо пересекали бесконечный луг, пока неожиданно не очутились на свежескошенной тропе. Переглянулись, по очереди указали на состриженную полосу и — вопреки недавнему сговору, преступно спешились в лугах, пестревших лиловыми шишечками клевера и ромашковыми солнышками в бахроме подвядающих лепестков. Подобно лошадям на первых пейзажах Рэя, осторожно ступали ногами